ДОРОГОЙ ГАГАРИНА

Герман Степанович Титов

Летчик-космонавт СССР, Герой Советского Союза 
генерал-лейтенант авиации Герман Степанович 
Титов. Родился в 1935 году в селе Верхнее 
Жилино Алтайского края. Член КПСС. Совершил 
первый многовитковый полет в космос в 1961 году.

Каждый человек ищет свое место в жизни. Он тоже искал. Сызмальства приученный к мысли, что ничто не дается без напряженной работы - ни радость познания, ни обыкновенный кусок хлеба, - Герман привык полагаться на собственные силы и поэтому верил в себя, а не в счастливую случайность. И если удачи его не обходили, то вовсе не потому, что ему везло. Он из тех, кого называют одержимыми.

С чего началась эта одержимость? Перед полетом Юрия Гагарина я спросил его об этом. Он задумался, словно вопрос вдруг заинтересовал и его, долго смотрел куда-то в сторону, выстукивая пальцами неровный, сбивчивый ритм, и наконец сказал:

- Пожалуй, сегодня на этот вопрос не смогу ответить.

Тогда я сам стал думать, как бы мог ответить Герман Титов на мой вопрос. Получилось так.

«Хочется собраться с мыслями, понять, прочувствовать наступающее свершение, но что-то упорно мешает сосредоточиться. Что это? А, это кузнечик... Затаился где-то в кустах горькой, как обида, полыни и звонко на всю казахскую степь строчит и строчит свою извечную песню. Зачем он здесь и почему так упорно трещит? Ведь сейчас произойдет такое!..

Я смотрю вдаль, туда, где высится гигантское тело ракеты. Серебристая, огромная, без поддерживающих монтажных ферм, она так просто вписывается в панораму степи и, почти сливаясь с белесым от безжалостного солнца небом, будто дрожит - то ли от марева утренней дымки, то ли от нетерпения - скорее, скорее оторваться от Земли и умчаться в выси Вселенной!

А там, на самой вершине фантастической сигары, за холодными листами металла, за крепкой тканью скафандра, там человек. Там Юрий.

...Таким я запомнил утро космической эры.

События, свершившиеся в тот день, еще долго продолжали волновать сердца людей, переполняя их счастьем ощущения собственной силы и величия. А у советских космонавтов шла обычная, будничная работа. Теперь надо было делать больше, идти дальше. Вселенная ждала второго землянина. Вторым был назначен я...»

Он был дублером космонавта-1. Дублер... В этом простом слове заложен большой смысл, и понять его не так просто. Для этого надо самому все прочувствовать, пережить. Недаром после полета Юрия Гагарина его дублер был награжден орденом Ленина! В этой награде - высокая оценка труда дублера.

Поэт Валентин Вологдин сказал:

Глухая ночь, 
Глубокий сон. 
Два сердца 
            бьются в унисон. 
Рассвет невозмутим 
            и тих. 
Горячий завтрак на двоих. 
На два плеча 
            ложится жгут. 
Двоим, прощаясь, руку жмут. 
Один 
        переступил 
                         черту. 
Другому - 
             в следующий раз...

Итак, он летчик-космонавт. Когда речь заходит о летчике, то всегда говорят, что небо влекло его с малых лет, а мечта водить в вышине крылатые машины родилась в тот самый момент, когда застрекотал над головой мальчишки первый в его жизни самолет.

Герман Титов в мальчишеские годы не мечтал стать летчиком. Это уже потом он отвоевал у природы кусочек небесной голубизны и спрятал его в своем сердце. Интерес был к другому. Он смотрел на звезды. Подолгу, с увлечением. Мигают в глубокой черной мгле мириады огоньков холодным, призрачным светом. Красиво! А что там, за этой красотой? В школе говорили - планеты, Галактика, Млечный Путь... Слова, в общем-то, для мальчишки малопонятные. Пусть так, но смотреть на звезды все равно интересно.

Он рос в семье учителя. Отец, Степан Павлович, преподавал русский язык и литературу, неплохо рисовал, любил музыку, играл на скрипке. Спокойный и рассудительный, он примером, а не назиданием приучал детей к труду, терпеливо и настойчиво воспитывал уважение к людям, верность товариществу. Любил Степан Павлович повторять одну фразу, которая запомнилась Герману на всю жизнь: «Кто не знает вкуса горького, тот не знает и сладкого».

Многое в его характере, взглядах - от интересных, настоящих людей, встречи с которыми щедро дарила ему жизнь, - это его учителя, сокурсники, однополчане, друзья, родные. И он стремился быть достойным уважения этих людей.

Рассказы деда о первых коммунарах и коммуне «Майское утро», жестоких схватках с кулацкими бандами, о друге местных бедняков Андриане Митрофановиче Топорове...

Проводы отца па фронт. Знакомство со сверстниками, эвакуированными из осажденного Ленинграда. Изнурительная работа в поле. И книги, книги, книги...

В школе увлекся техникой. Самой первой машиной, которая открыла перед Германом свои тайны, был старенький кинопроекционный аппарат. Он казался чудом: в нем стучали колесики разных размеров, хитро переплетались тонкие ременчатые передачи, в лабиринте крутящихся валиков бежала лента... Мальчишка неотступно ходил за киномехаником, приставал до тех пор, пока тот не объяснил устройство аппарата. И скоро Герман сам крутил фильмы в сельском клубе...

Потом его занимал автомобиль, и он не успокоился, пока не научился его водить. Были трактор, радиотехника, долгие бессонные ночи над самодельным приемником, школьный радиоузел и даже маленькая электростанция...

Казалось, только вчера переступил порог школы, а позади уже десять лет. Каким он будет, новый виток жизненной спирали? Из тысячи дорог надо выбрать одну, чтобы потом не начинать жизнь заново. Когда в Барнаульском военкомате его спросили, куда он хочет пойти служить, он без колебаний ответил: «В авиацию, в летное училище».

Первые основы теории и первые полеты, короткие письма домой: «Все нормально. Здоров. Не волнуйтесь...»

Мы все чуть ли не с самых первых самостоятельных шагов в жизни привыкли к словам - «человек - творец, человек - победитель». А вот испытать это чувство во всей его полноте удавалось не каждому. Праздничное ощущение силы, удачи, умения, гордое «Я могу!» приходит только после упорного труда. Он это понял там, в училище. Инструктор капитан Киселев внушал курсантам:

- Я из вас готовлю летчиков-истребителей, которые за все и всегда отвечают сами. И нередко отвечают жизнью. И не только своей, но и жизнью товарища. И если ты растяпа на земле - таким же останешься в воздухе...

Небо... Оно не сразу впустило к себе. К нему надо было карабкаться, цепляться за «выступы» аэродинамики, теории двигателей... Надо было не заучить, а понять, что такое дисциплина полета, что такое умение побеждать.

Через все это он пришел к своему небу. И оно стало родным. Он полюбил его, оранжево-огненное на рассвете, отмытую синь в ясный морозный полдень. Он полюбил прозрачность утра, когда небо над аэродромом словно переливается в едва уловимом мареве и перезвоне жаворонков. Он научился по оттенкам неба предсказывать погоду, упивался сладостью стремительного полета, и не было для него ничего на свете краше глубокой небесной голубизны, огромной высоты, такой высоты, с которой видно на сотни верст окрест, которая отодвигает горизонт.

Большое небо покорялось медленно, с трудом. Оно требовало, чтобы человек отдавал себя всего: с его волей и напряжением, мечтой и упорством. Но именно в этом труде и была «воздушная поэзия», которую, как говорит он сам, «испытывает человек на стремительном реактивном самолете, когда в какие-то доли мгновения в нем воедино сливаются и время, и скорость, и нарастающая мощь двигателя. Что-то необычайно властное и горячее вливается в каждую клеточку тела, в каждый твой нерв, и появляется неудержимое желание послать МиГ вперед еще быстрее, ощутить могучее давление его крыльев на воздух во время крутого виража...»

Так появлялся у него свой летный почерк.

После училища - небо Ленинграда. Небо города-героя, небо, которое хорошо знало и помнило многих бесстрашных асов мирного и военного времени. Он летал в этом небе, он учился защищать его.

Шел 1959 год. Уже появились на орбитах первые советские спутники, все чаще звучало казавшееся еще совсем недавно фантастическим слово «космос», где-то трудились большие научные и производственные коллективы, претворяя в жизнь идеи Циолковского. В ту пору начинался набор в отряд космонавтов...

Разные люди собрались в первом отряде Звездного: разные характеры, несхожие вкусы. Но в главном они были схожи и едины. Их объединяли крепкие духовные связи, единство цели, единство стремлений, единство мечты. Со стороны посмотришь - однообразие: учеба и тренировки, учеба и тренировки... Было и сложно, и трудно, но интересно. Право остаться в отряде и готовиться к старту давали смелость, хладнокровие, быстрота реакции, знание техники, высокое профессиональное летное мастерство, отличное здоровье.

В новую среду входили по-разному: кто легко, кто трудно. Титов быстро сходился с людьми. Товарищи любили его за разносторонность и яркость натуры. Он любил музыку, литературу, читал на память главы из «Евгения Онегина», хорошо декламировал Маяковского и Лермонтова, пел, неплохо рисовал, не имел равных в стремительном танце, на гимнастических снарядах и игровых площадках... Склонный к размышлениям, он удивительно тонко чувствовал собеседника, прислушивался к чужому мнению, но никогда не отступал от своих принципов.

И еще. Во время занятий в конструкторском бюро он внес несколько технических предложений, с которыми согласились ученые. Быть может, учитывая все эти качества Титова, когда готовился второй старт и поначалу проигрывался вариант трехвиткового полета, академик Королев настоял на суточном рейсе.

...поработать над книгой воспоминаний 'Голубая моя планета'. Г. С. Титов. 1962 г.

...Степь Байконура дышала жаром, запахом засохшей полыни, пылью. Уже перед самой посадкой в лифт он обернулся. Чуть в стороне от ракеты стояла группа людей. Среди провожающих он сразу же нашел Королева. Их взгляды встретились. Космонавт увидел в глазах Главного конструктора и отцовскую любовь, и требовательность Командира, и твердую уверенность в успехе. «Наверное, он тоже мечтал о такой минуте в своей жизни, - подумал вдруг Герман. - Мечтал о своем полете к звездам». Он последний раз поднял руку и шагнул в металлическую клеть лифта.

Начался предстартовый отсчет времени - с отметки двухчасовой готовности до нуля. Проверка оборудования, работы систем телеметрии, разные предстартовые дела и... мысли.

Он думал. О чем? Уже потом, вспоминая все, что было в то августовское утро 1961-го, он скажет:

- Взглянул на часы. Остались считанные минуты... Что же я чувствовал? Страх? Во всей моей сознательной жизни, во время первых прыжков с парашютом, в моменты других так называемых острых ощущений я не испытывал этого чувства, потому что всегда знал, на что иду... И все, что я ни делал до сих пор, приходило само собой, такое было ясное представление о долге и желание подчинить свои интересы интересам дела.

Последние секунды. Самые последние. Вспомнились слова Главного: «Если космонавт чувствует перед полетом в космос, что идет на подвиг, значит, он не готов к полету». Вихрем пролетел в голове порядок операций при старте, взгляд еще раз обежал приборы, надписи па горящих табло. Доложил на пункт управления:

- К полету готов...

Он пробыл в космосе сутки, точнее, 25 часов 18 минут, отсчитав по космическому спидометру 700 тысяч километров. Это была новая веха в развитии космонавтики, важный этап в пауке. О споем полете он докладывал нашим академикам, рассказывал ученым Америки, Югославии и ГДР, студентам Рангуна и Джакарты, докерам Хайфона и рабочим Турина...

Поездки, встречи... Он стал членом редакционной коллегии журнала «Авиация и космонавтика», его избрали президентом Общества советско-вьетнамской дружбы. Было мною дел - трудных и простых, интересных и неинтересных, но, главное, необходимых. И никогда не покидала мысль, что нужно учиться.

Он пошел в Военно-инженерную академию, знаменитую «Жуковку». С жадностью набрасывался па задачи, выбирая посложнее. Курсовые проекты делал не «по образу и подобию», а находя собственное, оригинальное решение. Потом были защита дипломного проекта и новая работа. Правда, кабинетная. Как и прежде, много времени отнимали общественные дела, командировки. Но неба он не забыл. Оно снова и снова звало его к себе.

Как-то, находясь в Звездном, я долго беседовал с ним. Сквозь пелену дождя проглядывали белые стволы берез. Собственно, я слушал - говорил он. О жизни, о счастье, о научных и технических проблемах, которые будут решены космонавтикой уже в XX веке, о стихах Расула Гамзатова и Маяковского и о многом другом.

- Скажи, Герман, а как ты представляешь свою работу дальше? Тебе не хочется стать, скажем, конструктором или ученым?

- Никогда об этом всерьез не задумывался. Впрочем, плох тот солдат... - Потом, подумав, добавил: - Моя жизнь - небо...

- Ну а если станешь первоклассным летчиком-испытателем или испытателем ракетопланов, ты будешь считать, что достиг цели в жизни?

Улыбнувшись, он ответил:

- Кто-то из мудрецов сказал: «Если я достиг цели жизни, то зачем тогда жить дальше?» А у поэта Кайсына Кулиева есть такие строки:

 Люди, не можем достичь мы предела, 
 Лучшее слово и лучшее дело 
 Все еще впереди, все еще впереди. 
 Не подводите пока что итога. 
 Самая лучшая в мире дорога 
 Все еще впереди, все еще впереди... 

После того вечера мы долго не встречались. Он уехал из Москвы. Уехал туда, где в стороне от оживленных воздушных дорог учат летать самолеты. Он летал, поднимая ввысь крылатые машины, - днем и ночью, в непогоду, в штормовое ненастье. Заставлял их «ходить» на предельных режимах, пробовал в критических ситуациях, испытывал в условиях помех, и не было конца упоению скоростью и высотой. Теперь это был другой Герман Титов - не мальчишка, страстно влюбленный в непокорное небо, а летчик-инженер, строгий к себе и к машинам, которые попадали в его руки, скупой на оценки, дотошный.

Трудно ли было? За всю историю авиации (а ей уже под сотню) у летчиков не было легкой работы. Она всегда была по плечу только смелым, тренированным, закаленным. Современные же скоростные и высотные машины требуют мгновенной реакции, умения молниеносно анализировать и делать выводы, не терять голову даже в самых критических ситуациях.

Герой Советского Союза летчик-космонавт СССР Герман Степанович Титов принадлежит именно к таким людям.

Месяцы складывались в годы. Как и самолеты, на которых он летал, они с неумолимой последовательностью и быстротой один за другим скрывались вдали. Только самолеты уходили в авиационные части, а вот годы... Гуще разбегались морщины на лице, глубже становились суждения. Во всем остальном он остался прежним - энергичным, неугомонным. Скажу только, что Титов получил в ту пору право летать на всех серийных сверхзвуковых самолетах, как обычных, так и с изменяемой в полете геометрией крыла. Вместе с этим он получил и квалификацию летчика-испытателя.

Кто видел юбилейный фильм об авиационных и космических достижениях СССР, наверное, помнит кадры, снятые в небе над Домодедово, - филигранный пилотаж сверхзвуковых машин. Одну из них вел командир «Востока-2».

Он никогда не переоценивал свои силы, возможности. Он убежден, что ошибка в оценке своих сил может стать трагедией в жизни человека. Быть может, поэтому он снова временно оставил небо. Почему? Надо было опять учиться. Командование направило его на учебу в Военную академию Генерального штаба имени К. Е. Ворошилова.

Узнав об этом, я вспомнил тот давний разговор в Звездном, мглистую сетку дождя, размытые стволы берез за оконным стеклом и его улыбающиеся глаза:

Все еще впереди, все еще впереди... 

Да, таков он, генерал-лейтенант авиации Г. С. Титов - дублер космонавта, человек, беззаветно влюбленный в небо, отличный знаток теории авиации и космонавтики, новейших проектов, проблем управления, навигации и связи. Он не мыслит прожить дня, чтобы не узнать что-то новое, не сделать шаг вперед. Эти качества Германа Титова высоко ценят его друзья и коллеги.