Второй марафон

10 апреля 1980 года

Апрель - месяц космический. В памяти всего человечества апрель всегда будет связан с первым стартом человека в космос, с именами первого космонавта Земли Ю. А. Гагарина и Главного конструктора ракетно-космических систем академика С. П. Королева. Поэтому полететь в апреле и встретить День космонавтики на орбите - дело почетное. Но мне и новому моему командиру Леше Попову для этого нужно было сегодня состыковаться со станцией. И только тогда бы 12 апреля, День космонавтики, я бы отметил на орбите второй раз подряд на той же станции "Салют-6".

Сегодня вторые сутки нашего полета. Вчера было выведение. Оно прошло нормально, хотя и не совсем так, как те два предыдущих, которые мне довелось испытать. Обычно первая ступень ведет себя спокойно, и только в конце, когда вырабатывается топливо из баков, начинаются вибрации. Так было в двух предыдущих полетах, и я это запомнил. Здесь же вибрации начались почти сразу после подъема и в дальнейшем на протяжении всей работы первой ступени усиливались. И хотя они, наверное, не превышали допустимых величин, мне такое поведение носителя было незнакомо и вызывало некоторое беспокойство.

Две же другие ступени отработали просто великолепно. Обычно их работа сопровождается вибрациями и некоторой раскачкой. В этом полете их как будто не было, а может быть, такое ощущение сложилось после работы первой ступени. Старт был во второй половине дня. И когда между второй и третьей минутами полета сбросился головной обтекатель, в иллюминаторы хлынул яркий свет. Но так как ракета идет на восток, а там уже было темно, то к концу выведения этот свет померк и мы вошли в ночь. Участок выведения длится всего около десяти минут, но каждый раз он заставляет волноваться. Возможно, это происходит и потому, что, пока работает носитель, космонавт не может вмешаться в автоматическое управление, не может повлиять на ход процесса. И хотя внешне в переговорах с Землей внутренняя напряженность, как правило, не видна, лица на экранах телевизоров беспристрастны и голос уверенный, напряженность все же есть. Просто люди моей профессии должны уметь владеть своими чувствами, своими эмоциями. Мы всегда помним, что за каждым движением, за каждой неверной интонацией последует какое-то действие или реакция наземной службы управления, у которой и так дел много. Поэтому в наших словах и даже в интонациях голоса мы должны быть очень осторожны и без крайней необходимости не давать волю эмоциям. Может быть, поэтому нам всегда и кажутся эти девять минут выведения такими длинными.

Выведение заканчивается отделением корабля от носителя и наступлением невесомости. В первом полете в этот момент у меня появилось ощущение, что я завален вперед градусов на 45. Во втором уже градусов на 15. Сейчас же никакого ощущения наклона не появилось. Наверное, организм перестал реагировать на переход от весомости к невесомости. Отделение от носителя производится с помощью пиросредств, поэтому как-то невольно первой реакцией является проверка герметичности кабины, в которой мы сидим. И ты невольно бросаешь взгляд на индикатор давления.

Первые минуты очень насыщенны. Вначале ты обязан убедиться, что автоматическое отделение действительно произошло, а если нет, то в течение нескольких секунд должен выдать команды на отделение вручную. Через пять секунд после отделения ты обязан проверить, что двигатели ориентации корабля начали гашение возмущений, полученных при отделении. Одновременно надо проверить параметры двигателя, системы исполнительных органов и системы жизнедеятельности.

В течение первых секунд производится раскрытие антенн и солнечных батарей. Здесь ты должен убедиться, что команды прошли, а если не прошли, то продублировать их. Все это надо выполнять в скафандрах и перчатках, потому что проверка герметичности кабины занимает полчаса. А инструкции и документация, почуяв невесомость, от тебя убегают, и все надо придерживать. Спасает нас, пожалуй, то, что на многочисленных предполетных тренировках мы по многу раз отрабатываем эти ситуации и знаем их наизусть.

Со следующего витка и до конца первого дня идут тестовые проверки аппаратуры и коррекция орбиты, с тем чтобы на второй день, то есть сегодня, после еще одной коррекции можно было войти в зону радиозахвата для стыковки со станцией. Машина пока еще новая, и поэтому первое время чаще, чем, может быть, нужно, проверяешь ее. После перехода на станцию, когда там обживешься, иногда по нескольку суток в транспортный корабль и не заглядываешь, хотя он всегда стоит в готовности принять экипаж в случае аварийной ситуации на станции.

Первый рабочий день на орбите длился около девяти часов. И только к концу его, выполнив всю запланированную программу, замечаю, что устал. Кровь перераспределилась в организме, и какая-то лишняя ее часть прилила к голове, и от этого весь опух. Вспоминаю, что ничего еще не ел и голоден как волк и что еще ни разу, по сути дела, спокойно не посмотрел в иллюминатор на Землю.

Завтрак, обед и ужин мы с Лешей съели за один присест и после этого принялись устраивать себе спальные места. Леша обосновался в спускаемом аппарате, а я в бытовом отсеке. На Землю мы все же немного посмотрели, правда, корабль был в неориентированном положении, а наблюдать из такого положения неудобно.

Утро сегодняшнего дня начали с завтрака. Сегодня с утра было время, и все делали не спеша. Потом приступили к выполнению двухимпульсного маневра дальнего сближения. Все сработало отлично, без малейших отклонений. Мне даже показалось все как-то обыденно и скучно. Ни одного замечания. Леша Попов, мой новый командир, работал четко. Такая идеальная работа техники породила у нас уверенность, что и самый напряженный участок - сближение - пройдем без отклонений. Получив данные на сближение, мы все точно высчитали и, еще не состыковавшись, уже стали уговаривать руководителя полета Алексея Елисеева сократить время на проверку герметичности стыка с тем, чтобы на виток раньше перейти в станцию. Он, правда, наших предложений не воспринял и настоял на том, чтобы мы от программы не отклонялись и вперед не забегали.

Сближение действительно прошло без отклонений, хотя самый ближний участок пришелся на неприятный момент перехода от света к тени. Темнота наступает за считанные секунды. Быстрая смена освещенности вызывает неприятные ощущения. Глаз не успевает перестроиться, и контроль причаливания в такой ситуации дело трудное. Тем не менее мы состыковались и, затратив два витка на проверку герметичности стыка и выравнивание давления между отсеками станции и корабля, открыли люки.

И вот я вплыл в переходной отсек, который покинул 19 августа 1979 года. Тогда мы с Володей Ляховым покидали станцию после 175-суточного полета. И, уж конечно, не думал, что всего через восемь месяцев мне придется вернуться сюда для выполнения не менее длительного полета. Уходя со станции, мы оставили следующему экипажу напутственное письмо. И вот теперь мной же написанное письмо я прочитал сам. Случай редкий. Самому себе мне еще писем писать не приходилось.

После предыдущего полета я собирался заняться работой на земле. Готовился к работе в Центре управления полетом. Когда-то я немного работал в ЦУПе. Работа эта мне нравилась своей сложностью, обилием неожиданных вопросов, необходимостью решать их в короткое время, оперативно. Нравились люди, которые там работали, их опыт и знания, которые совершенно невозможно почерпнуть ни из каких учебников, потому что таковых пока нет, а можно накопить благодаря длительной работе, по крупинкам собирая все то ценное, что дает каждый полет. Работа эта занимает человека целиком, не оставляя времени ни для чего другого. Она не укладывается ни в какое рабочее время, она требует напряжения всех сил - физических и умственных. В общем я уже настроился на эту интересную работу.

В полет же готовился очередной экипаж - Леонид Попов и Валентин Лебедев. Леша собирался в первый полет, а Валентин уже летал на "Союзе-13". Они были нашими дублерами, и я хорошо их знал. С 1977 года мы готовились параллельно. В начале марта этого года я присутствовал на их заключительной комплексной тренировке в Центре подготовки космонавтов. Они хорошо отработали. Но во время занятий на батуте Валентин неудачно прыгнул и порвал связки в коленном суставе. Сначала показалось, что это просто растяжение и через день-два он встанет на ноги. Но прошел день, второй, и стало ясно, что быстро он не поправится, а нужна операция. А старт приближался, и надо было решать, кем Валентина заменить. Я о его травме еще не знал.

Елисеев позвонил вечером. Мы должны были вместе ехать на какое-то совещание, и нужно было договориться, где встретиться. В конце разговора он как бы между прочим сказал, что у Валентина разрыв связок и что я думаю, если меня попросят поддублировать этот полет. "У тебя еще есть ночь, подумай, а завтра поговорим" - были его слова.

Предложение было совершенно неожиданным и требовало решения целого ряда вопросов. Прежде всего для себя. Зачем мне дублирование? Хочу ли я лететь? Не на несколько дней, а опять на полгода? Если да, то смогу ли я отлетать такое время с новым командиром? Как к этому отнесутся дома? Полетное снаряжение на меня не готовили и успеют ли теперь? Ведь это производство, а оно упирается в технологический цикл. У нас с новым командиром нет ни одной совместной тренировки, а до вылета на Байконур остается около трех недель. Как отнесется Главный конструктор к такому варианту, ведь в конечном итоге выбор зависит от него? И целый ряд других, более мелких вопросов, мелких, но решить которые было необходимо.

Пока что был решен только вопрос с медициной. Словно предвидя такой вариант, я прошел годовую медицинскую комиссию. Это целый комплекс испытаний и нагрузочных проб, включая барокамеру и центрифугу. Дисциплина обязывает раз в год пройти эту комиссию. В общем, с медициной у меня вопросов не было и заключение лежало на столе.

Итак, вопрос первый: хочу ли я лететь? Здесь никаких сомнений не было. Хочу! И никаких дублирований. Многим это казалось удивительным. Но мне не казалось. И дело здесь в том, что первый длительный полет много дает, но еще больше ставит вопросов. Эти вопросы занимали и меня. И ответить на них мог только следующий полет, равнозначный по длительности. Короткие полеты строго регламентированы, в них программа рассчитана по часам. Совершенно нет времени для творчества. И не успеешь оглянуться, как надо спускаться. Это меня не устраивало. Мне нужен был полет достаточной длительности, чтобы можно было наряду с основной программой выполнять эксперименты, которые нигде не оговорены официально, но необходимость в которых я чувствовал. В основном меня интересовала верхняя атмосфера, а конкретнее, второй эмиссионный слой. Моменты его появления, характер свечения, интенсивность, районы распространения. Это был неизведанный уголок, и тут я мог помочь ученым. В основном статистическими наблюдениями и съемками. Я уже знал, где искать этот слой, как он выглядит, как его снимать и что нужно для его распознания. Первые черно-белые снимки второго эмиссионного слоя были получены во время полета экипажа Романенко и Гречко. По ним можно было замерить высоту его над горизонтом, но состав его определить было нельзя. В своем предыдущем полете я снимал второй слой на хорошую цветную пленку, с большими выдержками, и мы получили впервые цветные фотографии. Их можно было фотометрировать, что и было сделано. Но так как эти работы не планировались, а выполнялись в свободное время и без соответствующего аппаратурного обеспечения, то и снимки были невысокого качества. Мне казалось, что сейчас, имея опыт предыдущего полета, можно будет сделать качественные фотографии с соответствующими их привязками к земным ориентирам.

Второй вопрос - изучение зодиакального света: свечения атмосферы, связанного с заходами и восходами Солнца. С Земли эти процессы наблюдать невозможно, и я, имеющий уже опыт подобных наблюдений в предыдущем полете, мог бы получить много материала по этому явлению.

В ходе полета возникли и другие вопросы, связанные с уточнением модели атмосферы с помощью наблюдений за Солнцем и Луной. Дело в том, что можно исследовать атмосферу по характеру их заходов и восходов. Это была совершенно новая задача, и ей было интересно заниматься. Но это уже в процессе полета. А до него я решение этой задачи не планировал. Были и прикладные задачи, например, по выявлению районов, интересных для рыбаков. Такие работы мы начинали в предыдущем полете, и их интересно было бы продолжить.

И поэтому, когда появилась возможность снова полететь, у меня сомнений не было. Лететь надо.

Другой вопрос. Смогу ли я? Или, вернее, сможем ли мы? Ведь в экипаже двое. Так вот сможем ли мы полгода проработать и прожить в станции? Здесь я был старший и по возрасту, и по количеству полетов, и по опыту. Я уже знал, что такое полугодовой полет. И в любой ситуации моральная ответственность лежала на мне.

А что я знал о командире? Мы готовились параллельно. Конечно, посматривали, как готовятся дублеры. Это стимулировало. Мы вместе летали на всякие тренировки: по решению визуальных задач, по навигации, по отработке операции "выход". Невольно мы наблюдали друг за другом. Кто лучше делает какой-то элемент, кто тщательнее пытается понять что-то при визуальных наблюдениях. Естественно, что я видел в деле и Лешу Попова. Не применительно к себе. Ведь он был тогда в дублирующем экипаже. Я просто смотрел. И он мне еще тогда нравился. Спокойствием и уверенностью. Знаниями и какой-то мягкой теплотой в обращении с остальными ребятами из отряда космонавтов. Контактностью и желанием все спорные вопросы решить с наименьшими потерями. В общем, он запоминался.

И когда появилось это неожиданное предложение, я, взвесив все "за" и "против", решил, что в таком сочетании мы можем отработать программу.

Но был еще вопрос с домашними. Они, естественно, никаких восторгов не выразили. И жена Наташа, и мама просто заплакали, и вид у них был такой, как будто мне нужно было идти на казнь. Дети тоже были решительно против. Сразу срывались все их планы проведения летних каникул. Длительные разъяснительные беседы с Наташей несколько сняли остроту, но не убедили ее в необходимости моего участия в таком полете. Понять ее было можно. Она только что пережила 175-суточный полет со всеми его нюансами. А ведь у нее еще есть и своя работа, и двое наших детей требуют постоянного внимания и заботы. Я, конечно, понимал, что ей будет нелегко, но такая у нас работа, и жена космонавта должна уметь переносить все тяготы не только своих забот, но и нашей работы. Если говорить честно, то мне всегда казалось, что нашим близким, остающимся на Земле, гораздо тяжелее, чем нам, улетающим на свою работу.

Это были вопросы, на которые должен был дать ответ я. А ведь не все от меня зависело. Как отнесется Главный конструктор к такому сочетанию? И первая из состоявшихся бесед дала мне основание надеяться, что все будет в порядке. Я говорю "надеяться", потому что хотя мы и обговорили с Главным все вопросы, но у нас с Лешей не было ни одной совместной тренировки, а они были нужны для определения степени нашей совместной подготовки и нашей совместимости при выполнении хотя бы основных элементов программы полета. Эти тренировки мы провели за 10 дней, оставшихся до вылета на космодром. Они все прошли хорошо и были высоко оценены специалистами Центра подготовки космонавтов и представителями организаций, участвующих в подготовке космического полета.

За это же время мне подготовили необходимое снаряжение, костюмы полетные и нагрузочные, отлили ложемент. Правда, защитный скафандр сшить не успели, и пришлось использовать тот, что остался после предыдущего полета. Он был в приличном состоянии и после всех проверок был допущен и к этому полету.

За десять дней до предполагаемого старта вылетели на космодром Байконур. Окончательное решение о нашем назначении еще принято не было. Однако мы твердо верили, что полет доверят выполнить нам, и продолжали готовиться, хотя неопределенность все же несколько нервировала. В основном это была работа с бортовой документацией, состоящей почти из двух десятков инструкций и описаний.

За несколько дней до пуска после продолжительной беседы с Главным конструктором решение о нашем назначении было принято.

И вот я снова оказался на станции. Ощущение было такое, что я и не уходил отсюда.

Но сразу бросились в глаза изменения, которые произошли во время беспилотного полета. Два иллюминатора в переходном отсеке потеряли почти полностью прозрачность. Впечатление было такое, что снаружи их чем-то замазали. На многих иллюминаторах появились каверны от попадания микрометеоритов. Они были невелики, но многочисленны. Такие попадания постоянно беспокоили Землю, и со следующим "Прогрессом" нам даже прислали специальные защитные крышки на случай, если стекло все-таки лопнет. Через прозрачные иллюминаторы видны были и другие изменения снаружи станции. Космос оставляет постоянно свои следы...

Зато внутри на первый взгляд все сохранилось так, как мы и оставили. Но мы-то знали, что полет хотя и беспилотный, но все же съедает ресурс многих систем и надежность всего комплекса падает. И наше счастье, что станция нас дождалась, хотя и старенькая, но хорошо знакомая и готовая принять нашу помощь, чтобы еще и дальше послужить науке. Ждали и готовились и экипажи с участием представителей социалистических стран - Венгрии, Вьетнама, Кубы. Они надеялись на нас, и мы должны были оправдать их надежды и помочь в осуществлении их мечты.

Мы долго сидели, а вернее, висели за столом в тот вечер. Спешить нам было некуда. Напряжение, связанное с интенсивной работой истекших суток, спадало. А поговорить было о чем. Мы выполнили крайне важный, но только первый, этап. А впереди была очень длинная программа...

27 мая 1980 года

Прошло чуть больше полутора месяцев нашей работы на орбите. У нас сложился дружный экипаж с просто чудесными отношениями, без обид и недомолвок, с постоянными шутками и доброжелательными розыгрышами. Леша, летая первый раз, не чувствовал себя новичком и с первых дней включился в работу.

За это время мы разгрузили два "Прогресса". Заменили на станции около двух десятков приборов, выработавших свой ресурс или пришедших в негодность. Это была очень важная работа, от результатов которой зависело дальнейшее состояние станции. Ошибки здесь недопустимы. Параллельно выполнялась и научная программа, как плановая, так и по собственной инициативе. Благодаря опыту предыдущего полета мы, например, за это время выдали рыбакам столько же координат, сколько за весь предыдущий полет. Начали работы по наблюдению Земли в интересах самых разных специалистов: геологов, лесников, работников сельского хозяйства, гляциологов... Работа эта требовала определенных навыков: умения с первого взгляда привязываться к местности при нашей скорости восемь километров в секунду, замечать то, что необходимо зафиксировать.

Начали мы работы и по второму эмиссионному слою, зодиакальному свету, по мерцанию звезд, по определению ночью линии видимого горизонта. Несколько отснятых пленок лежало, готовых к возвращению на Землю. Эта, казалось бы, простая работа по съемке требовала большого объема сопутствующих данных. Так, надо было, чтобы каждый кадр имел точную привязку к номеру витка, точное время начала и конца съемки, характер ориентации объекта и величины остаточных угловых скоростей по трем каналам вращения, название созвездия, в котором наблюдается явление, и ряд других данных. Без такого подробного описания каждого кадра он бы не представлял никакого научного интереса и превращался бы в лучшем случае просто в интересную фотографию. А так как съемка производилась в полной темноте, то от нас требовалась синхронность действий. За всеми этими работами время пролетело незаметно.

А сегодня должна состояться стыковка с "Союзом-36", который пилотируют Валерий Кубасов и Берталан Фаркаш. Это были бы первые гости у нас на станции, и как нам бы ни было хорошо вдвоем, но прибытия товарищей мы ожидали с нетерпением. Новые люди. Новые эмоции. Да и просто принять гостей на орбите было приятно.

Экипаж этот мы знали давно. Конечно, больше Валерия, чем Берталана. Я знаю Кубасова уже около 10 лет. Знаю еще с того времени, когда он готовился на первую станцию "Салют", а я, в свою очередь, готовил эту станцию и только собирался подавать заявление Главному конструктору с просьбой о зачислении меня в отряд космонавтов. Он уже к тому времени совершил один полет на "Союзе-6". Мечтал поработать и на станции. Но в 1971 году перед самым полетом на "Салюте" уже на Байконуре врачи отстранили его. Это был тяжелый удар. Но здесь и проявился характер Валерия. Он хотел летать и добился, чтобы врачи не имели к нему претензий. Прошел вновь все обследования и был опять допущен к подготовке к полетам. Но момент был упущен, и другие экипажи уже готовились к полетам на станции. А ему и Алексею Леонову доверили первый международный полет по программе "Союз" - "Аполлон". Это было в 1975 году. И вот после некоторого перерыва опять подготовка, уже в новом качестве - в роли командира международного экипажа. Валерий имел опыт двух полетов и многие годы подготовки, и поэтому назначение его командиром было вполне обоснованным. До него только Николае Рукавишников, будучи не летчиком, а инженером, бы; командиром корабля. Тогда он блестяще справился с очень тяжелым полетом на "Союзе-33".

Берталана Фаркаша и его дублера Белу Мадьяри мы знали меньше. В Центре подготовки космонавтов они появились в 1978 году. И сразу же обратили на себя внимание. Оба с усами, что у нас в армии не принято. Оба они выделялись своим бравым видом, подчеркнутой аккуратностью, веселым нравом, своей неразлучностью, хорошим знанием русского языка. Молодым задором веяло от них. В начале своего пребывания в Звездном городке они занимались общекосмической подготовкой. Комнаты в служебном помещении у нас были рядом.

Мы быстро познакомились. В перерывах даже успевали иногда сгонять с ними партию в шахматы. С самого начала был виден их интерес к новому делу, жажда знаний. Я бы сказал, что у них всегда был "блеск и глазах". По технике они хотели знать все, вдавались во все подробности, может, даже глубже, чем это надо было космонавту-исследователю, который готовился для выполнения научной программы, в основном предложенной учеными своей страны. С ними всегда приятно было беседовать. Это люди с открытой душой. Нравились они мне оба. Было жаль, что полетит только один.

Потом их развели по двум экипажам: Валерия с Берталаном, а командиром у Белы стал Володя Джанибеков, уже летавший на станцию "Салют-6", грамотный и надежный командир. Кубасов и Фаркаш вчера стартовали. Мы внимательно следили за всеми этапами их полета. Корабль "Союз-36" должен был остаться у нас после стыковки, а им предстояло улететь на нашем "Союзе-35". Такая замена кораблей производится по ресурсным соображениям.

К встрече гостей мы начали готовиться заранее. Нужно было подготовить интерьер станции. Многие бытовые приборы не имели своего места. Просто они приходили с "Прогрессом" и должны были размещаться на временных местах. Мы решили все установить солидно. Продумали эти вопросы и взялись за доработки. Рационализация в данном случае не касалась штатных систем. В основном это относилось к экранам телевизоров, размещению документации, предметов туалета и быта. Убрали все лишнее. Устроили два новых спальных места. Установили запасной подогреватель пищи в районе стола, сделали новое кресло, с тем чтобы вновь прибывшие товарищи могли разместиться прямо перед телекамерой. Продумывали ритуал встречи. Как они вплывут, где мы их встретим, где вручим хлеб-соль. Приблизительно из пятидесяти бортовых буханочек хлеба изготовили каравай. Для этого пришлось взять кусок поролона, изготовить из него основу, а потом на нее пришить эти буханочки хлеба. После этого каравай пришили к полотенцу, а полотенце к металлической заглушке от иллюминатора. Сверху пришили заглушку от разъема, в которую положили три таблетки поваренной соли. Получился отличный хлеб-соль.

И техника и ребята поработали хорошо, и поздно вечером "Союз-36" состыковался со станцией. После проверки герметичности стыка открыли люки, и Берци, как мы звали Берталана, вплыл в станцию. Мы обнялись, вручили ему хлеб-соль. Следом за ним появился и Валерий. Осуществилась его мечта десятилетней давности - попасть на станцию. Рады мы были и за Берци. Еще одна социалистическая страна послала своего представителя в космос на работу ради мира и прогресса на Земле.

Берци на станции нравилось абсолютно все. Он в силу своего характера был просто в восторге и от станции, и от того, что увидел, прильнув к иллюминатору.

И хотя над Венгрией мы пролетали в ночное время, Берци потом постоянно стремился найти Будапешт в скопище городов ночной Европы. И мы его понимали, потому что сами так же, когда предоставлялась возможность, высматривали вдали Москву. Вдали, потому что наша трасса проходит южнее и Москву мы могли наблюдать только издали.

Мы долго просидели в первый вечер. Ведь нечасто на орбите приходят к тебе гости, тем более твои друзья. Пробовали венгерские блюда, а гостей угощали нашими, которые нам уже порядком надоели. Разговоры продолжались до утра. Потом гости легли спать, а Леша и я читали письма. Как приятно получать письма на орбите! Мы все уже привыкли на Земле к телефону, и постепенно он нам заменяет старинное - посредством писем - общение. А вот оторвавшись от Земли, начинаешь остро ощущать отсутствие писем. И ничего так не ждешь в длительном полете, как почты.

3 июля 1980 года

Дни совместной работы пролетели как один миг. И сегодня, провожая ребят, мы очень жалели, что их программа закончена. Они и сами об этом жалели. Космос не доставил им неприятностей. Он их принял хорошо и понравился обоим. Ведь на Земле невозможно даже на воде вот так промчаться от одного стыковочного узла к другому, причем в любом положении. А какие виды открывались в иллюминаторы!

У них была своя, разработанная учеными ВНР и СССР, программа научных исследований. Чем могли, мы им, конечно, помогали.

За стол собирались все вместе. Ели второпях, но мы с Лешей старались, чтобы гости голодными не уходили. Они сразу приняли этот порядок, который у нас установился, и съедали все, что им выделялось. Поэтому мы крайне удивились, узнав, что Берци после полета похудел. Правда, спали мы в эти дни мало. Часа по три-четыре. Им хотелось как можно больше посмотреть, ну а нам - показать.

Как только у Берци освобождалось время, он брал фотоаппарат и располагался в переходном отсеке, где семь иллюминаторов, с тем чтобы снять что-либо интересное на Земле. Естественно, что больше всего его интересовала Венгрия. В программе у него был большой перечень задач, в основном от геологов по опознанию и обнаружению разломов и различных геологических структур. Он добросовестно старался их выполнить. А это нелегко. Венгрию мы проходили всего на двух витках в сутки. Да и скорость у нас большая. Хорошо еще, что есть прекрасный ориентир - озеро Балатон. Вообще на Земле, наверное, есть всего два таких озера. В Венгрии Балатон, а у нас Балхаш. Они имеют совершенно удивительный цвет воды, не голубой, а зеленоватый. Да и очертания у них схожие. Поэтому мы их всегда легко узнавали. И это была хорошая привязка. Много времени отнимали телерепортажи. Они были каждый день, а к ним надо хоть немного подготовиться. Мы понимали их необходимость, но внутренне всегда этому сопротивлялись. Ведь времени мало, и хотелось его использовать поэффективнее. Такое же отношение у меня было и к внутренним кинофотосъемкам. Это только кажется, что все просто. Заправляй пленку и нажимай на кнопку. А на самом деле надо выставить свет, подобрать сюжет, собрать тех, кого надо снимать... А у каждого своя работа. Это по фото. А с киносъемками вообще все сложнее. Ведь кино - это не набор отдельных фотографий.

К нашему огорчению, у нас отказала кассета киноаппарата. Запасной не было. И нам пришлось своими силами изготовить две бобины и вручную перематывать пленку с 60-метровых бобин на 30-метровые. Несмотря на эти трудности, основные операции и этапы полета остались запечатленными.

Вчера был последний совместный ужин. Хотелось спокойно посидеть всем вместе. Но перечень дел, которые нужно было выполнить, оставался еще большим. Спать легли часа в 4 ночи, а встали в 6 утра. Настроение у нас и у улетающих несколько грустное. Берци до последнего момента не отходил от иллюминаторов и старался все отснять. Кубасов больше был озабочен предстоящим спуском, и мысли его, казалось, заняты только этим. Мы за эту неделю от постоянного недосыпания очень устали и думали, что после ухода гостей сразу завалимся спать. И хотя мы знали, что ребята уже сегодня будут на Земле, в объятиях друзей, мы им не завидовали. У нас была своя программа, на которую мы настраивались еще на Земле. Мы знали, что уже на старте стоит готовый к пуску корабль "Союз-Т2" и готовятся экипажи с участием представителей Вьетнама и Кубы. Впереди были новые встречи... До конца моего второго космического марафона оставалось 129 дней.

...И вот наконец наступило 11 октября 1980 года. "Отдаем швартовы" и плавно отходим от салютовского причала. Еще почти два полных витка над планетой, а затем всегда волнующее, выверенное до доли секунды включение тормозного двигателя. Все идет по программе, спуск, по заключениям баллистиков, штатный. Скоро Земля...