Глава 10. Дыхание космоса

Космос

Продвигаясь вперед, наука непрестанно 
перечеркивает сама себя. Плодотворные 
зачеркивания... Наука - лестница... 
Поэзия - взмах крыльев.

Виктор Гюго

Где-то позади, за спинками кресел, раздался мощный хлопок, корабль жестко тряхнуло, и все звуки сразу застыли. Пиротолкатели отбросили "Восход-2" от последней ступени ракеты-носителя. Густая, мягкая тишина сковала корабль. Концы привязных ремней, радиошнуры, идущие от скафандров, поплыли вверх и, неестественно покачиваясь, застыли в воздухе.

- Невесомость, Паша! - крикнул Леонов. - Невесомость!

- Сейчас начнутся иллюзии. Ты чувствуешь что-нибудь? - спросил Беляев.

- Пока нет... Постой, вот уже пошел в "закрутку".

- Я тоже.

Ничего не изменилось в корабле. Он ровно плыл над Землей, и космонавты по-прежнему сидели в своих креслах. Но перед их глазами вставала странная картина. Казалось - они это физически чувствовали,- будто пол кабины дрогнул, качнулся и стал медленно перемещаться к потолку. Когда он "остановился", двое "зависли" на ремнях, перевернувшись вниз головой градусов под сорок пять. Наступившая невесомость принесла первую иллюзию. Длилась она недолго, организм начал привыкать к новому состоянию свободы и легкости, и все медленно становилось на свои места. Потолок "вернулся" вверх, пол - вниз. А потом и эти понятия, привычные на Земле, потеряли первоначальный смысл, стали очень абстрактными, относительными - в космосе не имело никакого значения, где верх, где низ. Корабль и экипаж на борту, освободившись от земного тяготения, как бы перешли в новый вид пространства с неограниченными степенями свободы.

- Ну, что, Леша, начнем? - спросил Беляев.

- Начнем, - кивнул Леонов.

Они проверили работу всех систем корабля, доложили в Центр о выполнении. Леонов отстегнул привязные ремни, слегка всплыл. Командир достал ранец с автономной системой жизнеобеспечения, приладил его к спине товарища, помог застегнуть все клапаны, поправил шланги. Шлюз тем временем заполнялся воздухом, давление поднялось до нормального. Беляев нажал кнопку, и массивный люк медленно пополз в сторону. Проход в камеру открылся. Леонов осторожно просунул туда голову, увидел в свете матовых лампочек поблескивающую кинокамеру, пульт для управления системой шлюзования, ребристые стенки камеры, напоминающие черепичную крышу.

Космонавт Алексей Архипович Леонов

- Я пошел, Паша, - Леонов обернулся к другу. - Очень хочу тебя обнять, да, сам знаешь, инструкция не позволяет - нельзя тебе сейчас из кресла выходить.

- Ладно, - глухо откликнулся Беляев. - Потом обнимемся. Выход в шлюз разрешаю.

- Понял, выполняю.

Леонов щелкнул забралом гермошлема с темно-зеркальным светофильтром, слегка оттолкнулся. Сердце глухо ухнуло, невесомость, словно течение плавной реки, подхватила его, медленно понесла в шлюз. Там он остановился, слегка уперся ногами в ребристые стенки камеры и быстро, в стремительном ритме, начал выполнять самые последние операции перед выходом в черную бездну.

Поднял давление в скафандре.

Проверил герметичность костюма.

Проверил закрытие гермошлема и светофильтров.

Проверил подачу кислорода из баллонов на спине.

Проверил радиосвязь с командиром.

Проверил фал.

Кинокадр выхода Алексея Леонова в открытый космос

Проверил страховочное крепление.

Коротко доложил командиру: - Все нормально. К выходу готов!

- Рановато, Леша. Ты подготовительные операции выполнил досрочно. Подожди немного, отдышись.

- Не тяни, Паша.

- Жди! - прозвучал в наушниках короткий ответ.

Командир работал. Он разговаривал с Землей, сверял трассу полета, удерживал в поле зрения манометр, контрорегулирующий подачу воздуха в шлюз, включил ручную ориентацию корабля, то и дело бросал взгляд на телевизионный индикатор, наблюдая за действиями второго пилота... Командир волновался. Не за себя - за товарища. Сердце зачастило, дыхание стало быстрым.

- Еще немного, Леша. Совсем немного.

- Жду.

Теперь их сердца бились абсолютно синхронно - сто гулких ударов в минуту.

- На выход! - как можно спокойнее приказал Беляев.

- Понял, на выход!

Люк кабины закрылся, в шлюзовой камере немного потемнело, Леонов остался один. Он потрогал фал, слегка натянул его - в камере началась разгерметизация. Впереди, над головой, едва слышно звякнуло, и почти тотчас открылась черная, пронизывающая пустота с яркими немерцающими звездами.

- Люк ШК пошел! Люк ШК открыт полностью! Вижу свет и мрак! - почти крикнул Леонов и, оттолкнувшись, поплыл туда, где начиналась бездна.

- Понял, слышу тебя. Докладываю на Землю, - перешел на параллельную связь с Центром командир. - "Алмаз-два" люк ШК открыл только что, открыл люк ШК. Все идет нормально! Я "Алмаз - один", прием. - И почти тотчас: - Доклад, Леша! Как у тебя дела, Леша?

- Отлично. Уже нахожусь на обрезе.

- "Алмаз - два" начал выход! - мгновенно передал на Землю Беляев. - Включил кинокамеру, Леша?- спросил по местной связи Леонова.

- Снимаю крышку с объектива. Выбрасываю. Кавказ! Кавказ вижу под собой! Начал отход.

На специальном табло в кабине, регистрирующем пульс второго пилота, стремительно, рывком побежали цифры: ПО, 120, 130, 140, 150, 157... И на телевизионном индикаторе космонавт в ослепительно белом скафандре отделился от корабля и, развернувшись, боком поплыл в пустоту.

- Человек вышел в космическое пространство! - чуть охрипшим от волнения и радости голосом закричал в микрофон Беляев. - Человек вышел в космическое пространство! Я "Алмаз - один", подтвердите: человек вышел в космическое пространство!

В наушниках звенело металлом подтверждение. Беляев слушал его, а взгляд в каком-то лихорадочном ритме перемещался с приборной доски на индикатор, с индикатора - на приборную доску. Частота пульса у Леонова медленно уменьшалась, приходила в норму, дыхание становилось глубоким и ровным. "Еще спокойнее, - Беляев до боли стиснул подлокотник кресла. - Не спеши. Не надо спешить". Глухой толчок, словно что-то большое и массивное скользнуло по обшивке, заставил его оторвать взгляд от приборов, стремительно обернуться. Корабль качнулся, отклонился, точно маятник, вернулся в исходное положение.

- Что случилось, Леша? - Рука молниеносно нажала кнопку переговорного устройства.

- Все нормально. Видимо, перемещение массы как-то влияет на корабль. Я оттолкнулся от обреза, и корабль пошел в противоположную сторону.

- Подожди.

- Я "Алмаз - один", - понеслось на Землю. - Перемещение массы влияет на корабль!

Космонавт Павел Романович Беляев

И снова Леонову:

- Попробуй оттолкнуться еще раз, "Алмаз-два".

- Ты не волнуйся, Паша, - отозвались наушники голосом друга.- У нас будет еще пять отходов, понаблюдаешь тогда.

Цветная карта Земли, припорошенная отблесками облаков, проплывала далеко внизу. Леонов не отрываясь смотрел туда, где на темно-синей с переходом в темный цвет глади Черного моря застыла неподвижная точка - какое-то торговое или пассажирское судно. Солнечные лучи равномерно освещали теплоход, словно забрасывали его золотистым снегом, и космонавт, раскинув руки, плыл над этим судном. Он не ощущал стремительной скорости. Казалось, и тело, и космический корабль застыли в вечной тишине ультрамаринового пространства с впаянными в него звездами - неслась куда-то только Земля. И чем дольше космонавт ее разглядывал, тем острее ощущал необыкновенное, легкое, беззвучное парение, будто за спиной выросли сильные, невидимые крылья.

- Я тебя соединю с Землей, Леша, - загремел эхом среди звездного безмолвия голос Беляева. - С Москвой и Центром. Будешь держать прямую связь через корабль.

Шорохи эфира, трели морзянки ворвались в скафандр, потом все исчезло- и в наушниках раздался негромкий голос Гагарина:

- Как настроение, Леша? Как себя чувствуешь?

- Вижу много! Трудно сразу рассказать!

- А как все-таки самочувствие?

- Много вижу, Юра.

Гагарин засмеялся. Смех был добрый, понимающий, и от этого смеха, когда не нужно объяснять, что тебя просто распирают впечатления, когда старый друг все чувствует без слов, стало как-то тепло, радостно, свободно. Последняя скованность исчезла. Он представил, как Юра сидит в Центре, за многие километры от их корабля, и, наверное, по-человечески очень волнуется: Гагарин готовил их к полету как себя самого. Помогал на тренировках, что-то утрясал и пробивал на заводе, советовал, размышлял. Они стартовали, он остался ждать. Ждать всегда нелегко.

- "Заря", я "Алмаз-два", - Леонову захотелось подбодрить этого необыкновенного человека. - Прими самый горячий привет из "бездны". Самочувствие отличное. Вернемся - все расскажу.

- Понял. Спасибо. Желаю удачи.

Время летело стремительно. Леонов даже не заметил, как промчались десять минут. Он сделал пять отходов от корабля; разворотов тела назад и вбок уже не наблюдалось, скафандр только слегка стеснял движения. В космосе можно было работать и плавать!

- Две минуты осталось, - напомнил Беляев.

- Начинаю снимать кинокамеру.

Космонавт легко подплыл к кораблю, зафиксировал положение тела, потянулся к аппарату. Кинокамера не поддавалась.

- Минута, Леша. Приготовиться к шлюзованию!

Собрав все силы, Леонов сильным, но вместе с тем плавным рывком снял камеру с кронштейна, втолкнул в шлюз. Аппарат стукнулся о стенку, изменил траекторию полета, поплыл обратно, к люку. Огромным усилием космонавт остановил его и почувствовал, как от этого легкого будто бы столкновения сам пошел куда-то вверх. Еще мгновение - и кино - камера, выскользнув из шлюза, улетит в космос. Бесценная пленка погибнет. Резко подтянув фал, Леонов вцепился руками в обрез шлюза, вставил в люк обе ноги, поймал ногами кинокамеру и, удерживая ее, поплыл к матово мерцающим лампочкам дежурного освещения. Над гермошлемом звякнуло, люк шлюза закрылся.

- Очень устал, Леша?

- Есть чуть-чуть, - откликнулся Леонов. - Ты уже начал выравнивать давление?

- Да. Все нормально. Подожди немного.

Словно пловец, переплывший большую реку, Леонов стоял в тесном шлюзе и, преодолевая уже нахлынувшую усталость, пытался сразу, по горячим следам, проанализировать свои ощущения от первого до последнего шага. Боязни потерять привычную среду, точку опоры не было. И стрессовых состояний, мышечной скованности, иллюзии падения в бездонную пропасть не было тоже. В памяти осталось лишь восторженное ошеломление от удивительной красоты и необъятности Вселенной, величественно застывший среди звезд корабль. И он чувствовал нарастающее нетерпение - хотелось скорее все выложить на бумагу. Оставить в цвете карандашей и красок кусочек открытого мира.

- Входи, первооткрыватель космоса! - Командир открыл люк в кабину, и невесомость, будто мост через нескончаемую разлуку, потянула космонавтов друг к другу. - Молодец! Молодчина, Леша! - Сдержанный Беляев стиснул его в объятиях, бережно подтолкнул к креслу. - Отдышись. Ничего не говори. Все потом.

Это был их корабль, их маленький родной дом. Он не блистал той таинственной, глубокой красотой, что расстилалась за стеклами иллюминаторов. Но человек, вернувшийся из Пространства, оглядываясь по сторонам, ловил себя на мысли, что будто впервые видит эти приборы, кнопки, квадраты сигнальных табло. Впервые ощущает простой уют и теплоту корабля. Сняв ранец, стянув скафандр, космонавт забрался в кресло и минут пять сидел молча, наслаждаясь тишиной и покоем.

- Рассказывай, Леша, - не выдержал Беляев. - Самую суть. Как там?

- Красиво, Павел. Несказанно красиво!

- Корабль очень чутко реагировал на все твои движения. Как детские качели. Ты на одном конце, я - на другом. И по очереди поднимаем друг друга. Я даже слышал, как ты стучал ботинком в стену кабины и шарил рукой по обшивке.

- Сколько у нас еще на отдых?

- Полчаса.

- Боюсь что-нибудь упустить. Какую-нибудь важную мелочь. Надо работать.

- Думаю, Земля возражать не станет. Но перед сном ты обязательно все расскажешь подробно.

- Договорились.

Леонов достал толстый бортжурнал, открыл первую страницу. Специалисты еще на Земле поставили перед космонавтами около шестисот вопросов, связанных с первым выходом человека в космическое пространство, и теперь он, Алексей Леонов, совершивший этот выход, вписывал в журнал то, что до него никто не знал. Командир наблюдал за метеорологическими процессами в земной атмосфере. Оба ушли в работу, и ее прерывали только короткие сеансы связи с Центром управления. Виток сменялся витком, космический день - звездной ночью, а экипаж напряженно работал. Космонавты провели комплекс оптических наблюдений, выполнили программу медицинских исследований, определили порог чувствительности вестибулярного аппарата при ориентированном и неориентированном корабле. Перед сном Леонов нарисовал в бортжурнале с натуры утренний горизонт, восход Солнца, звезды. Потом они немного поговорили и заснули крепким сном хорошо поработавших людей.

Одного мужества мало. Нужны еще целеустремленность, упорство, воля. Этих качеств космонавту Валентине Терешковой (слева) не занимать

Они еще спали, и на губах Леонова еще играла удивленная улыбка, когда к кораблю подступила Опасность. Но двое ничего не почувствовали. Через шесть часов, словно по звонку будильника, они проснулись. Быстро, сразу, весело. И без слов поняли, что им очень хочется на Землю. Туда, где белый снег. Где зеленые ели. Где шумные друзья.

- Что-то мы быстро затосковали, Паша, - засмеялся Леонов.

- Подожди, Алексей. - Взгляд командира был прикован к приборной доске. Леонов проследил за этим взглядом и все понял. На сигнальном табло мигал красный сигнал опасности. А корабль, сориентированный перед отбоем на Солнце, почему-то странно развернулся, упершись иллюминатором спускаемого аппарата в чернильную пустоту Большого Космоса. Ориентация была потеряна. Стоит включить тормозную двигательную установку, и корабль получит дополнительный импульс, уйдет дальше от Земли. Если не делать ничего и ТДУ не включать, они станут пленниками орбиты. Единственный выход-попробовать ручное управление. Но в практике пилотируемых полетов ручным управлением до них никто не пользовался.

- Запроси Центр, Паша, - глухо попросил второй пилот. - Может, телеметрия ничего не подтвердит.

Опасность цепко держала корабль на орбите. Сеанс связи с Центром только подтвердил реальную обстановку - отказала система автоматической ориентации. Земля не могла осуществить спуск корабля.

- "Алмазы", - раздался в наушниках спокойный голос Гагарина. - Я "Заря". Готовьтесь ко второму варианту посадки. Как учили, Паша! Сейчас Государственная комиссия передаст, на каком витке начать посадку.

Леонов посмотрел на командира и улыбнулся. Слова не требовались: и сердцем, и разумом оба оценили железную гагаринскую выдержку.

- На Земле, наверное, уже резервную ЭВМ включили, - виновато сказал Беляев. - Считают.

- "Алмазы", - прервал его твердый голос Королева, - вам разрешается использовать ручное управление на восемнадцатом витке. Все будет хорошо, орелики, - уже мягче добавил Главный. - С нетерпением ждем вас.

- До встречи на Земле.

- До встречи.

Космонавты начали готовить "Восход-2" к спуску. Ничего не изменилось в их поведении, глазах, жестах, мимике. Они просто выполняли свою работу. Никто никогда не узнает, что испытывали исследователи на своем последнем, восемнадцатом витке, о чем думали - об этом в напряженные минуты опасности говорить не принято. Известно лишь, что бесстрастная телеметрическая информация, непрерывно идущая с борта, выглядела самой типичной, самой обыкновенной. Пульс - в норме. Частота дыхания- в норме. Артериальное давление - в норме.

- Приготовились. Начинаем!

Беляев утопил красную кнопку на пульте, взял управление на себя, сориентировал корабль по тангажу, крену и курсу. Это тоже было частью их работы - умение представить звездное пространство, свою каравеллу в нем, сориентировать ее в трех направлениях, буквально "положить" на невидимые геометрические оси. Двое справились с этой операцией на отлично, проконтролировали действия по приборам, включили ТДУ - тормозную двигательную установку. "Восход-2", сорванный с орбиты, вздрогнул, стремительно пошел навстречу негнущейся атмосфере, желто-оранжевым языкам пламени, огненной буре.

Корабль шел к Земле.