Наемники императора

Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особенности у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут.

Михаил Булгаков

Не застольная беседа о том, о сем с другом юности; не спор о достоинствах Коперникова учения с коллегой-звездонаблюдателем; даже не конфиденциальный разговор с первым канцлером королевства. Математикусу Иоганнесу Кеплерусу предстояла аудиенция у императора.

Суетитесь, придворные портные и брадобреи! Сапожных, кружевных, пуговичных дел умельцы, замирайте от страха! В синем камзоле с серебряным шитьем чужестранный ваш клиент будет представлен повелителю Священной Римской империи. Сей изгнанный из Штирии звездоволхв уже проскакал в карете по Карлову мосту, дерзостным Тихо Браге сопровождаемый. Вскорости миновала карета домишки, что над Влтавой лепятся подобно ласточкиным гнездам, вынеслась на Градчанскую площадь. Тут откуда ни возьмись вываливаются из всех дверей дворцовые лакеи, шталмейстеры, церемониймейстеры. Миг - и кони распряжены, в стойла водворены. А на аудиенцию к государю пожаловавшие господа расчесывают пред зеркалами бороды в туалетной комнате. Четверть часа расчесывают, час, другой, третий...

- Где же император? - не выдерживает наконец Тихо Браге, датский дворянин.

Он велит слуге кликнуть главного церемониймейстера. Тот входит, бормочет что-то нечленораздельно, пытаясь всеми правдами и неправдами загладить конфуз. Но короля астрономии не так-то легко провести. И вот уж припертый к стене церемониймейстер сознается: государь потерялся в дворцовых покоях. Все с ног сбились, его величество разыскивая. Двум посланникам французским дурно сделалось от чрезмерного ожидания и напряжения чувств. Посол испанский - эдакий гордец! - повелел лошадей закладывать, отправился, разгневанный, восвояси, в свою Испанию. А государя все нет...

- В два счета разыщем! - закричал Тихо Браге, да так, что хрустальные подвески на люстрах закачались. Не давая опомниться опешившему придворному, он оттер его животом от дверей: путь был свободен.

...Однако, господа, где же в самом деле император? Изволит упражняться в зале для игры в мяч? Но по вторникам и четвергам (а нынче четверг) он отвергает телесные упражнения, равно как и рыцарские турниры. Лицезреет полотна старых мастеров в сокровищнице? Но она пуста, пустует и главная дворцовая зала. Быть может, его величество возносит хвалу всевышнему либо поминает своих предков в соборе святого Вита? Но придворный капеллан клянется: после заутрени государь спешно помолился пред королевским мавзолеем и более не показывался в соборе.

Они обошли весь королевский двор: безрезультатно.

В зале Ведомства судебных книг, где на стенах красовались гербы главных чиновников, один герб заковыристей другого, Тихо Браге устало опустился на скамью и от огорчения стукнул кулачищем по столу. Немедля из-под стола выкатился дворцовый шут, карлик, уродина, заохал, засеменил к двери.

Тихо догнал человечка и вопросил строго:

- Ответствуй: где его величество? Не то зашибу насмерть или проглочу живьем.

- Не проглотишь. Я еще тверже, чем твой железный нос, - бесстрашно отразил нападение шут.

Браге расхохотался. Карлик подскакал к выходу, проблеял оттуда:

- Его величество с утра заперлись у алхимиков. Золото варят его величество.

- Так я и думал, - облегченно вздохнул король астрономов.

...В подземелье, где обитали алхимики, Иоганну ударил в нос крепкий запах серы и нашатыря. В низкой печи подрагивали языки огня. Золотовары сновали с ретортами между песчаными и водяными ваннами, перегонными аппаратами и вытяжными шкафами. На стенах сливались, распадались неестественно искривленные тени. "Ну и ну, сюда бы парочку ведьмочек в ступе - и чем тебе не адское обиталище", - подумал Иоганн. Тихо Браге указал на диковинное сооружение - то ли клеть для заточения грешников, то ли тенёта для поимки райских птиц. Неподалеку от клети восседал под балдахином некто в просторном черном халате. Весь халат был изукрашен мистическими символами, аллегорическими фигурами, печатями апокалиптическими. Некто под балдахином сидел с закрытыми глазами. Трудно было уяснить: то ли почивал он, то ли слушал стоящего подле него старца с книгой. Старец вещал:

- Его отец Солнце, его мать Луна, ветер носил его в своем чреве, Земля его кормилица. Оно отец всякого совершенства во вселенной. Его могущество безгранично на земле. Отдели землю от огня, тонкое от грубого, осторожно, с большим искусством - это вещество поднимается от земли к небу и тотчас снова нисходит на землю. Оно собирает силу и верхних и нижних вещей...

- Довольно, Сафроний, - капризно заговорил сидящий под балдахином. - Ты утомил меня. Зачти сызнова то, что ты читал поначалу о тайне. Из этого... как его...

- Из греческой рукописи четвертого века, приписываемой Зосиме Панополитану, - подхватил старец и зашамкал: - "Вот тайна: змея, пожирающая свой хвост, состав, поглощенный и расплавленный, растворенный и превращенный брожением... Его чрево и спина желты, его голова темна и зелена. Его четыре ноги - четыре стихии..."

- О боги и богини!.. Ну что ты заладил одно и то же... Стихии, чрева, спины, змеи. Наскучило, - перебил старца Зосиму великий государь (а это был не кто иной, как император Рудольф). Его величество зевнул, перекрестился и продолжил речь: - Опротивели нелепости сии несусветные. Лучше поразмысли: нынче философский камень выварится иль нет?

- Не дерзну пророчествовать, государь, однако может и не вывариться. Не маловато ли травы лунной^* внедрили в смесь.

^* (Лунная трава считалась алхимиками необходимой для получения философского камня, посредством которого металлы якобы обращаются в золото.)

- Пошто раньше-то о лунной траве умалчивал, голова твоя ученая? - беззлобно осведомился император. - Эх, нет Тихо Браге, великого искусника, наверняка подсказал бы неукоснительную пропорцию.

- Я здесь, ваше величество! Готов услужить памятью и уменьем, - отозвался король астрономов.

Государь нетерпеливым жестом призвал к себе любимца-звездосоглядатая, о чем-то пошептался с ним. Затем повелел приблизиться Кеплеру, вопросил:

- Сказывают, ведомы тебе, Иоганнес Кеплерус, не только судьбы людские, но и лет птицы в небесах, красного и черного зверя бег на земле, потаенный ход рыбины в глубинах. Верно ль сказывают?

- Отчасти, государь, - твердо выговорил Иоганн.

- Мы премного о талантах твоих провидческих наслышаны. Помимо звездозакония, что еще тебе по сердцу?

- Помимо астрономии, ваше величество, изучал живопись, скульптуру, производство мозаичное, герметическое искусство.

Предстань нежданно-негаданно пред очами повелителя Священной Римской империи любой полководец древности - Цезарь, к примеру, или Ганнибал - и предложи свои услуги на поприще борьбы с проклятыми турками, и тогда менее обрадовался бы государь, нежели заслышав о мозаичном производстве и герметическом искусстве. Ибо теперь явилась родственная ему, Рудольфу Второму, душа.

- Зачисляю тебя, Иоганнес Кеплерус в свиту, - милостиво молвил владыка, поглаживая на своем халате символ селитры - большой палец с короной и Луной. - Наипервейшею обязанностью вменяю составлять гороскопы мне и вельможам. Для моего гороскопа сроку отпускаю неделю.

- Гороскоп вашего величества уже составлен. Извольте взглянуть, - ответил Кеплер и протянул гороскоп.

Тот быстро схватил сей листок, где была расписана хитроумными знаками вся его императорская судьба. Повертев гороскоп, государь спросил недоверчиво:

- Стало быть, ни в коей мере можно не опасаться за мою жизнь?

Иоганн оторвался от созерцания узоров, возникавших и распадавшихся в печи, и отвечал:

- Позвольте уведомить ваше величество: ни жестокие хворости, ни тайные либо явные козни злоумышленников, ни происки наемных очернителей не коснутся вашей божественной судьбы.

- Ай да Кеплер! Ну и молодец! - закричал, как ребенок, его величество. - Отныне назначаю тебя имперским математиком. Однако сей высочайший титул дарую тебе при одном непременном условии. Ты никогда не покинешь Тихо Браге, дабы работать под его руководством над составлением астрономических таблиц. Содержание годовое определяю тебе в две тысячи семьсот флори... - Тут государь поперхнулся, осекся, как-то весь сник. И, заметим, не без причины. Назвав поистине астрономические для нищенствующего профессора две тысячи семьсот флоринов, Рудольф Второй вдруг вспомнил вечно искаженную страданием физиономию казначея. Героическим усилием изгнав из памяти ненавистное казначеево лицо, государь закончил без всякого воодушевления: - А впрочем, что я говорю: две тысячи семьсот флоринов. Число какое-то несуразное, не круглое. Опять же при расчетах могут возникнуть неудобства. Верно я говорю: несуразное число, а?

Король астрономов и его ученик закивали: кто же осмелится перечить государю?

- Содержание годовое определяю тебе в полторы тысячи флоринов, - изрек наконец владыка и вздохнул с облегчением.

Имперский математикус возликовал. Чего греха таить: и полторы тысячи были для него баснословным состоянием.

- Что касается сугубо астрономических твоих занятий: разных домыслов, предположений, вычислений, - тут мы тебе не указ. Занимайся сей кабалистикой на свой страх и риск, - милостиво разрешил Рудольф.

- Государь, я намерен исчислять движения Марса. Из всех иных планет орбита его наиболее растянута и с кругом не схожа. Надобно отрешиться от укрепленного тысячелетиями предрассудка о движении планет по кругам, - сказал Кеплер.

- Пустяки, безделица, - отозвался император равнодушно. - По кругам ли ползают иль скачут, как вепри загнанные иль как лягушки, - все одно. Главное - судьбу дабы предрекали.

На том и завершилась аудиенция.

Тихо Браге остался в подземелье - помогать светлейшей особе государя вываривать философский камень. Обласканный владыкой Кеплер отправился домой - порадовать Барбару превеликим благом, свалившимся с неба.

Он побродил по дворцу: заглянул в оранжереи, в кунсткамеру, послушал, как на все лады распевают заточенные в клети заморские птицы.

В галерее имперского придворного совета его догнал запыхавшийся вельможа в выцветшем камзоле и основательно потертых панталонах. Лицо вельможи было странно сплюснуто, перекошено. Одна бровь взлетала, как у паяца, к виску, другая нависала над глазом, бесстыдно прикипавшим к собеседнику, какого бы тот ни был чину, ранга и звания.

- Герр Кеплерус, позвольте мне, как дворцовому казначею, поздравить вас с высочайшей милостью, - голосом выцветшим и потертым сказал казначей. - Одно жаль: финансы империи расстроены донельзя. Казна... как бы это выразиться поточнее... э-э... ну что ли... не совсем наполнена, не до краев. Соблаговолите несколько времени - скажем, год, а еще лучше два или три года, - существовать на постоянные и случайные доходы от ваших поместий, угодий, земель и прочих владений.

Новоявленный имперский математикус давно был приготовлен к такому повороту событий в финансовой баталии, которую он вел столь длительно и безуспешно. И посему, нимало не удивившись, ответил с нарочитой заносчивостью:

- Поместья мои весьма обширны, угодья невыразимо богаты, владенья обильны несказанно. Да вот жалость: дороги в оные края никем еще не протоптаны.

- Горные теснины? Каменистые ушелья? Болота непроходимые? Бурелом? - осведомился казначей.

- Лунные рудники! Виноградники на Марсе! Покосы на Венере! Небесные острова! - отрывисто выговорил обладатель несметных, воистину неземных богатств.

...Раздосадованный, он выбежал на крыльцо королевского замка. Пред ним в высокое чистое небо возносились закатные своды собора святого Вита. Рядом, словно клювом по стеклу птенец, тенькала капель. Пахло весной, талыми снегами, подснежниками. Как бумажные кораблики, покачивались в поднебесье розовые облачка. В такую пору на Лысой горе уже оттаивает южный склон и обнажается земля - прелые прошлогодние листья, усы зеленой травы, робкие ручьи, паутина на папоротниках. Уже греются на пеньках первые ящерицы, и первые жуки расправляют крылья, и вся Лысая гора, как огромная старая ящерица, подставляет солнцу бока, приходя в себя после зимнего оцепенения, после недвижности и забвения, после забытья.

Из-за конюшни показался отряд аркебузьеров. Шли ландскнехты, ветреное племя вояк: насильники, разбойники, мародеры, наемники, императора.

- Р-рота, смир-рно! Р-равнение налево! - пролаял начальник отряда. Сорвав с головы шляпу, он отсалютовал королевскому замку. Молодое лицо его пылало священным благоговением пред личностью того, над кем зримо и незримо парит золотой королевский штандарт.

Рота промаршировала мимо дворца. На спинах воинов мерно покачивались аркебузы. Иоганн Кеплер смотрел вослед отряду. Он мучительно пытался припомнить нечто важное, связывающее воедино судьбу его, имперского математика, и участь этих ландскнехтов, которые уходят неведомо куда умирать неизвестно за что. И вдруг его осенило: да ведь начальник отряда...

- Мартин! Мартин! Мартин Шпатц!

Предводитель оглянулся, пытаясь на ходу разглядеть того, кто позволил себе так фамильярно его окликнуть. Наконец он остановился в замешательстве, скомандовал: "Рота, стой!", направился к Кеплеру. И, лишь подойдя шагов на десять, все понял. Но и поняв все, он не потерял самообладания.

- Рота, составить аркебузы в козлы! Перекур! Выступаем через четверть часа! - скомандовал Мартин и только тогда бросился в объятья к улыбающемуся Кеплеру.

После обычных в таких случаях "какими судьбами?", "откуда ты взялся?", "дьявол меня забери!" и прочих восклицаний друзья завернули за угол арсенала и здесь, вдали от любопытствующих, опорожнили из Мартиновой фляги по чарке обжигающего зелья.

После второй чарки ландскнехт заткнул флягу пробкой - служба есть служба - и произнес:

- А все-таки, магистр соврал, соврал, лицедей. Помнишь, кому жезл полководческий предрекал? Тебе. А на поверку что вышло? Вот и верь разным ворожеям да колдунам.

- Куда ж ты направляешься, полководец? - спросил Иоганн, пытаясь отыскать в суровом воителе с тремя рваными шрамами на левой щеке облик того, прежнего Мартина - увальня и тихони.

- На Средний Рейн. Турок воевать. Коли живым вернусь, награда обещана, и немалая. Может, выбьюсь в начальники колонны.

Иоганн потрогал кинжал в золоченых ножнах, висевший на поясе у Мартина, вспомнил недавний разговор с казначеем, вздохнул:

- Не очень-то доверяй, друг, обещаниям да клятвам.

- Ну это ты зря, - возразил ландскнехт. - Обещанье обещанью рознь. Нас заверили пресветлым именем его величества государя императора.

Что тут было сказать? Блажен верующий: стоило ли разуверять простодушного в том, в чем сам Иоганн давно разуверился.

- Прощай, Мартин. Дай тебе бог остаться живым и невредимым. На память от меня прими сии часы. И знай: я всегда любил и люблю тебя как брата. - Кеплер отстегнул часы на цепочке, вложил их в руку Мартину.

- И ты прощай, брат мой математикус. А взамен возьми сей кинжал. Мне его лучшие кузнецы выковали в Шварцвальде. Он тебе пригодится.

Они обнялись.

- Постой, брат Мартин. Я поведаю тебе напоследок одну историю. Она тебе тоже пригодится. - Иоганн вытащил кинжал из ножен и, разглядывая вычеканенный узорчатый клинок, заговорил: - Я расскажу тебе историю про наемников римского императора Октавиана. Когда ему однажды пришлось туго, он приказал возвестить всем рабам, что они могут вступать в его армию. Он поклялся своим пресветлым именем: по возвращении из похода записавшиеся в солдаты станут свободными. И представь себе, он выиграл войну. Двенадцать тысяч рабов полегли костьми в сраженьях. Десять тысяч вернулись с поля брани. Они вернулись, дабы получить обещанное - свободу. И как, по-твоему, поступил император Октавиан? Он их предал самым подлейшим образом. Ровно половину рабов он выдал прежним их господам. Он всех бы выдал, да только сами господа отказались от безрукого и безногого рабьего товара. А остальные пять тысяч рабов, спросишь ты, ландскнехт Шпатц. Остальные пять тысяч, все эти увечные и калеки, однажды были окружены несколькими легионами и вырезаны дочиста. До последнего человека. Сначала у них хитростью выманили оружие, а затем всех до одного закололи. Зарезали, как стадо телят. Кто помнит теперь имя хотя бы одного из этих легковерных? Никто. А ратные подвиги клятвопреступника Октавиана прославлены в веках. Его бюсты и статуи торчат во всех сокровищницах Европы.

Кеплер вложил кинжал в ножны и улыбнулся другу виноватой улыбкой.

- Я запомню твою историю. Навсегда, - заговорил Мартин. - Теперь уже поздно раскаиваться. По собственному разумению угодил в солдаты, назад пути нет. Не зря же любой ландскнехт пред баталией бросает горсть земли через плечо. Мы отреклись от всего земного. - Он озабоченно посмотрел на часы. - Однако не забывай, что и ты тоже наемник.

На дворцовой крыше плавился, как в тигле, закат.

Одинокий коршун захлестывал небо кругами, подстерегал добычу.

- Прощай, наемник императора Октавиана, - сказал математикус Иоганнес Кеплерус.

- Прощай, наемник императора Рудольфа, - сказал ландскнехт Мартин Шпатц.

За арсеналом, возле королевского замка, наемники в последний раз обнялись, накрытые исполинской тенью собора святого Вита, летящей в бездну.