Сильные мира сего

Сколь отрадно для сердца получить от иного, более возвышенного мира весть о жизненных просторах, о больших делах в то мгновенье, когда загнанная в тесную клетку душа погрязла в мелочных интересах среди мелочных людей.

Густав Реглер, немецкий писатель

Три тысячи ландскнехтов пали на Среднем Рейне. Восемьсот храбрецов распяли злодеи язычники на стенах Константинополя, пропади они пропадом, сии стены! А сколько полегло в альпийских теснинах, на дунайских холмах, в землях безвестных, безымянных, и не счесть. Не счесть упокоенных героев, коих благословили в последний путь, окропив водицей святой из серебряных чаш. Мир праху их!

Но не все, не все в землю сошли, кому-то должна была улыбнуться фортуна. Он, Мартин Шпатц, - баловень судьбы. Он истекал кровью в долине Длинных Теней, он лишился уха в стычке с изменниками-швейцарцами, он тонул, горел, подыхал от жажды, увязал в трясине - и все-таки выжил, выкарабкался. Сам государь император пожаловал ему дворянство за беспримерную удаль при спасении герцога Лотарингского.

Кто еще, помимо него, Мартина Шпатца, смог возвыситься от простого наемника до командующего арьергардом королевской армии? Никто. И посему он, прошедши огни, воды и медные трубы, не советует Иоганну Кеплеру вступать в единоборство со святейшей инквизицией.

- Затея сия бессмысленна и небезопасна, - закончил Мартин. - Пред инквизицией все мы наподобие божьей коровки по соседству с собором святого Вита! - и махнул рукой с кружевными манжетами в сторону храма господня.

Кеплер посмотрел с укоризной на друга детства, заговорил:

- Я не для того прискакал в столицу, дабы получить в твоем доме весть о сожжении матери. Сам знаю, рисковое затеял дело. Ты другое скажи мне, ландскнехт. Я многажды обращался с письмами к герцогу Вюртембергскому. Безнадежно. Государя императора умолял заступиться за старуху. Тоже понапрасну. Все братья родные отстранились, родственники да свойственники перетрусили насмерть. Нешто нет средства в мире, способного противостоять заурядному инквизитору? Неужто нельзя с отрядом верных людей силой вызволить мать из тюрьмы?

- И предстать через месяц пред верховным судилищем в Риме? - возразил благородный дворянин Шпатц, постукивая пальцами по табакерке. - Да знаешь ли ты, каковы потребны силы, дабы в одну ночь взять штурмом тюрьму? Тут не то что отряд - армии маловато. Да и отряда, пусть самого паршивого, взять негде - по всей империи катится война, точно перекати-поле.

- Тогда прощай, храбрец! Сам справлюсь с инквизитором! В Тюбинген! К Мэстлину! - вскричал математикус и бросился к дверям.

- Постой! Постой! - догнал его Мартин. - Экий ты заковыристый. Да ты на себя в зеркало взгляни: седой, немощный старик, в чем только душа держится, а рвешься в баталию, ровно петух. Сколько тебе уже годов? Пятьдесят, мы с тобой одногодки. То-то и оно.

Когда простучало полвека, не грех обресть и благоразумие... Фамилия как инквизитора?

- Рохстратен.

- Погоди до вечера. Вечером обмозгуем, что и как. Я ж тем временем разведаю о Рохстратене-инквизиторе. Небось и за ним немало поднаберется грешков.

- И впрямь все разузнаешь?

- Доподлинно, - рассмеялся Шпатц. - Хоть и потерял я ухо в походах, зато обзавелся друзьями. Повсеместно. В том числе и в тайной канцелярии его величества.

...За вечерней трапезой Мартин показал другу письмо, составленное по всем правилам дворцовых интриг и тайного разбоя:

"Высокочтимый гepp Рохстратен!

Сим уведомляем о некоем документе, каковый может быть возвращен в Ваши руки на условиях, вполне для Вас приемлемых. Речь идет о Вашей секретной записке к маркизу де Дуа, французскому посланнику при дворе Его Величества. Копия расшифрованной нами записки прилагается. Оригинал документа вручат Вам вслед за подписанием оправдательного вердикта по процессу К. Гульденман. Приостановка судебного разбирательства на три дня означала бы Ваше согласие. В противном случае мы снесемся с тайной канцелярией Его Величества.

Позвольте пожелать Вам удачи в нелегких трудах на благо Священной Римской империи германской нации.

Преданный Вам душой и телом, заведомо благодарный Соотечественник".

В конце письма были проставлены: дата - "6 декабря 1620 года" и длинная неразборчивая подпись.

- Ну и ну, - заговорил Кеплер, - да ты, брат, стал настоящей канцелярской крысой. Сработано лихо. Что за документ упомянут здесь?

- Ради сей записочки герр Рохстратен поползет по горящим угольям, сына родного вздернет на дыбу. Грехи молодости, так сказать. Жажда наслаждений, алчба, тяга к презренному металлу. Говоря иначе, в веселую пору жизни при дворе герр Рохстратен не чуждался общения с посланником враждебного королевства. За мзду, конечно, и за немалую.

- Пошто ж его не схватили в свое время? Вот кого пытать должно да волочь на плаху! - убежденно произнес Иоганн.

- Э-э, брат, тогда всех сильных мира сего следует тащить в судилище. У всех рыльце в пушку. Тот насильник, тот казнокрад, тот отцеубийца или еще похлестче... Эка невидаль - пять тысяч флоринов заполучил от чужеземца. Казначей миллионами не брезгает - а сходит с рук. Ты не гляди, что он в опорках шествует, кафтан весь залатан. Замок его почище государева дворца. И что ни день - корабли к замку пристают, товар выгружают заморский. - Мартин сложил салфетку трубочкой, затрубил в нее, подражая герольду, пропел: - Обои испанские! Кружева французские! Российские мед и меха! Индейки датские! Китайские шелка!

- А ежели герр Рохстратен...

- Никаких "ежели"! - оборвал звездочета ландскнехт. - Заутро к Рохстратену поскачет императорская почта. Не сомневайся, и в почтовом ведомстве есть у нас своя рука. Завтра же и ты отправишься. В моей карете. Прибудешь - визит нанеси инквизитору. О письме ни гугу, молчок. Христом богом проси Рохст-ратена помиловать бедную преследуемую старуху. Подпишет вердикт, немедля меня оповести, отошлю ему записку.

- Прошу тебя, не торопись отсылать. Обманет инквизитор.

- Не посмеет. Вся его подноготная - в канцелярии тайной. Там не такие еще манускрипты о деяниях его собраны. Ждут своего часа - не дождутся, - отвечал Мартин Шпатц и терпкого рейнского плеснул в вызолоченные кубки. - И все! И довольно о сей нечисти! Подымем кубки, брат мой Иоганнище! За детство, за гору Лысую, за Лаврентия Клаускуса.

- За магистра всех свободных наук, - откликнулся имперский астроном.

Единым духом опростали они кубки свои до дна. Ландскнехт сказал:

- А теперь послушай, как нас прихлопнули в западне, в долине Длинных Теней.