Глава 4 Экипаж

В нашей нелегкой жизни на орбите, наполненной заботами, трудом, бесконечной возней с научной аппаратурой, физическими упражнениями на тренажерах для поддержания работоспособности и самочувствия, были все-таки минуты умиротворения, тихой радости - от того, что все идет своим чередом, программа успешно выполняется. Доставляли радость и свободное парение, и невесомость - при всех ее каверзах, и созерцание Земли, и космические зори... В такие минуты уютно было нам в бескрайнем космическом пространстве, как может быть уютно где-нибудь на льдине, в крепко сколоченном домике, надежно защищающем от свирепого ветра и жуткого холода. Но нет, сравнение не годится: из домика на льдине можно на минуту выскочить, в крайнем случае высунуть нос; у нас же за бортом, за считанными сантиметрами оболочки - гибельная среда, способная убить наповал.

Но мы не волновались из-за близости космического вакуума и абсолютного нуля. Наш дом надежно загерметизирован, а вероятность попадания метеорита величиной с дробинку - один раз в 250 тысяч лет. Честно признаться, я про метеориты вообще ни разу не вспомнил.

Нам было уютно вдвоем в нашем космическом доме. Но прожить месяц вдвоем на орбите было, признаюсь, совсем непросто.

Попробуйте с лучшим другом запереться на весь отпуск в городской квартире. Забейте двери, закройте все форточки, можете даже оставить телефон. Уверен - на другой же день вам неудержимо захочется остаться одному, а на третий - потянет на улицу, к людям, в лес или в поле...

Эмоциональная жизнь человека на Земле необычайно богата. Наш мозг постоянно питается самой разнообразной и непривычной информацией, хотя и воспринимает ее порой машинально. Но иначе мы своей жизни не представляем, однообразие нас угнетает. Мы постоянно стремимся расширить или хотя бы разнообразить круг общения. Как тягостно для каждого человека оказаться надолго в больничной палате, хотя бы и на несколько коек. И не в болезни дело. Узость информации, отсутствие общения, бедность эмоций - вот что гнетет.

А тут - день за днем, неделя за неделей - замкнутый объем, сто кубических метров на двоих плюс всевозможная аппаратура. Два характера, две индивидуальности - в экстремальных условиях невесомости. Нужно преодолевать трудности, недомогания, нужно работать и жить, помогать друг другу и стараться не задеть, не ущемить и не обидеть друг друга.

Конечно, это трудное испытание помогало нам выдержать сознание высокой ответственности за судьбу сложного космического эксперимента, каким было испытание в нашем полете нового поколения долговременных орбитальных станций. Мы долго ждали своего часа, и вместо нас в состав экипажей включали других. Мы понимали, что раз посылают других, значит, они лучше подготовлены, и продолжали готовиться. В результате нам доверили более сложный, чем прежде, этапный эксперимент, и мы в мыслях не допускали возможности неудачи. Даже в минуты, когда было худо от усталости и хвори, все наши помыслы были отданы выполнению программы полета. Кажется, что, если бы меня послали не с Гречко, а с моим личным недоброжелателем (таких, кстати, в отряде не было), я взял бы себя в кулак и сделал бы все для выполнения задания.

Но это я к слову. Подобная ситуация в принципе исключается; в отряде космонавтов закон - один за всех, все за одного, в любых обстоятельствах - взаимопомощь и взаимоподдержка, личные амбиции - в сторону. Серьезный критерий при отборе в отряд - моральные качества кандидата - при профессиональной подготовке растут в цене. Тем не менее при формировании экипажа учитываются личные вкусы, склонности, привязанности, характеры. Словом, только после всесторонней проверки на психологическую совместимость людей из них создаются экипажи. Выполнение любой совместной работы зависит не только от подготовленности членов коллектива, их профессиональной квалификации, но и от их спаянности, чувства товарищества, взаимного уважения, обоюдной поддержки, готовности прийти друг другу на помощь в трудную минуту. Без этого между членами группы могут возникнуть трения, непонимание.

Психологическая совместимость имеет большое значение в обычных земных условиях в любом коллективе. Но в экстремальных ситуациях она совершенно необходима. В книге писателя В. Астафьева "Царь-рыба" есть такой сюжет. Три охотника, три обыкновенных мужика, решили артельно зимовать в тайге, в избушке, промышляя пушного зверя. Пурга и мороз помешали им охотиться, заставили отсиживаться в избушке. Не умея сидеть без дела, мужики люто не поладили между собой и передрались, едва не перестрелялись. Астафьев ярко описал ситуацию, которая может создаться в недружном коллективе при серьезном испытании.

Невозможно представить себе, чтобы в космический полет отправились люди, не проверенные на психологическую совместимость, на обоюдопонимание и обоюдоприятие. Космонавты из одного экипажа могут быть людьми эмоционально восприимчивыми и ранимыми (как большинство космонавтов, психика которых постоянно подвергается испытаниям), но они должны говорить на одном языке.

Острота этой проблемы возрастает с увеличением продолжительности полетов. А если лететь на Марс? Тогда члены экипажа должны будут приготовиться к совместной жизни в корабле в течение нескольких лет. Как ни совершенна будет техника, успех дела будет зависеть и от них.

Это, между прочим, тоже было задачей нашего полета - узнать, на что способен человек в условиях длительной невесомости, какие она вызывает психологические проявления, как космические условия будут воздействовать на его психику, способность мыслить, на его память, внимание, работоспособность, эмоции. А также на способность сохранять свое и чужое душевное равновесие.

Научные экспедиции, плавания, зимовки, путешествия дают немало примеров того, как небольшие коллективы людей наперекор преградам и опасностям объединяются еще крепче, сохраняют уважение друг к другу, проявляют взаимную заботу и поддержку, готовность к самопожертвованию ради других. Мы знаем и такие примеры, когда проявления неуступчивости, эгоизма, трусости приводили к гибели людей, оказавшихся отрезанными от внешнего мира.

Такой опыт внимательно изучается практической космонавтикой. Кроме того, подобные ситуации моделируются. Не менее интересен, чем испытания космонавтов на одиночество в сурдокамере, и опыт групповых гермокамерных исследований, когда небольшие коллективы людей искусственно изолировались на продолжительное время от внешней среды. Выяснилось, что подбор людей в маленькие коллективы должен быть очень тщательным. Случалось, что умные, серьезные люди, много лет друг друга знавшие и дружившие между собой, попав в замкнутую среду, вдруг начинали нервничать, замечать друг у друга недостатки, неприятные черты в поведении, привычках. Прежняя доброжелательность сменялась раздражительностью, что приводило к ссорам и размолвкам.

В чем причина этих неожиданных перемен? Видимо, она кроется в необычной обстановке, в психологических перегрузках, в единообразии бытия. Все данные говорят о том, что, видимо, нет людей абсолютно терпеливых, "всеядных" в плане взаимоотношений, готовых сносить все что угодно от кого угодно. У каждого человека есть свой выбор, и то, что он готов простить одному, он ни за что не простит другому. Значит, формируя экипажи для космических полетов, особенно длительных, необходимо знать досконально не только профессиональные и личные качества каждого кандидата, но и его вкусы, привязанности, склонности. Законы психологии человеческих взаимоотношений требуют также учета характеров и темпераментов людей, выбора их наилучших сочетаний. Здесь, к сожалению, нет единого мнения: одни считают, что лучше подбирать людей с одинаковыми, сходными характерами, другие - с различными, взаимно дополняющими.

Два моих товарища по отряду Андриян Григорьевич Николаев и Виталий Иванович Севастьянов (мой первый бортинженер) составили экипаж "Союза-9". Я хорошо знаю обоих много лет. Андриян нетороплив, осмотрителен и аккуратен во всем, сосредоточен и сдержан. Виталий - человек эмоциональный, быстрый в движениях и реакции, наблюдателен и разговорчив. Летали они восемнадцать суток в очень ограниченном объеме корабля, где на каждого приходились считанные кубометры пространства, они не имели возможности отвернуться друг от друга, уединиться, но они не искали такой возможности, работали очень дружно и слаженно и выполнили программу полета на "отлично". Мало того, они экономили пищу, создавали припасы и в конце полета обратились к группе управления с просьбой продлить космическую командировку еще на несколько суток. Будь между ними нелады или просто натянутые, официальные отношения, разве думали бы они о продлении совместной работы?

Объясняя причину необыкновенной слаженности экипажа, Андриян Григорьевич после полета рассказывал журналистам:

- У нас с Виталием психологическая совместимость была хорошая. Мы в земных условиях очень долго готовились вместе. Мы старые друзья. Все вопросы решали вместе, помогали друг другу вести эксперименты. Разность характеров, мне кажется, наоборот, помогала. Впрочем, мне лично кажется, что разница характеров не имеет принципиального значения. Мы с Виталием в чем-то похожи друг на друга, а в чем-то несхожи. Однако это не мешало нам дружно жить и работать на Земле и в космосе. Мы уважали друг друга, старались не обращать внимание на мелочи, всегда помнить о главном - о том, ради чего мы на орбите. Если человек до конца осознает свои обязанности, он, как бы ни было тяжело, не опустится до мелочей, до ненужных мелких ссор. Страстность и увлеченность любимым делом, своей работой - вот, мне кажется, первейшее средство от различных психологических и нервных стрессов.

Экипаж нашей первой экспедиции на "Салюте-4" также сложился не случайно. К 1971 году мы оба имели солидный стаж работы в отряде космонавтов, прошли ряд циклов подготовки к космическим полетам, в том числе в составе других экипажей. Мы уже достаточно знали друг о друге, но в основном это касалось профессиональной стороны. В то время мы вместе еще не съели ни одной щепотки соли, то есть личных контактов почти не имели. И вот нас двоих включили в состав одного экипажа, и с конца 1971 года мы начали длительную подготовку по программе "Союз" - "Салют".

До включения в экипаж каждый готовится по индивидуальному плану, отработанному специально для него, самостоятельно планирует время на отдельные виды занятий, может располагать временем относительно свободно, независимо от других. Теперь же, после включения в состав экипажа, многие вопросы подготовки и даже свободного времени и личной жизни не могут решаться произвольно, а если требует обстановка, то они должны увязываться с общим ритмом экипажа. Общая цель, общие задачи космического полета - вот тот фундамент, который должен нас объединить.

Если до включения в экипаж нас характеризовали каждого в отдельности, то теперь мы были как бы одно целое со своими положительными и отрицательными сторонами. И работу нашу оценивали по совокупности, по общему результату, а не по действиям каждого. Мы, члены одного экипажа, должны работать дружно, согласованно, с полуслова понимая друг друга. "Я" исчезает, появляется "мы". По необходимости приходишь к сознанию: общее дело - выше личных интересов. Поневоле пересматриваешь свои привычки, сложившиеся годами, формы поведения и обращения к товарищу, даже свой характер.

Должен признаться, что мне пришлось поработать над собой. Я смолоду был человеком очень общительным, склонным к дружбе, как говорят, привязчивым. Но не каждому со мной было легко, не со всеми я уживался. Есть вещи, которые выше нас, - это то, что дается нам от природы. Это характер. Он переделке не поддается, но шлифовать его, сглаживать ненужные шероховатости любому человеку под силу.

Характер у меня взрывной: легко могу вспыхнуть. Как известно, окончательно характер формируется в молодости; моя молодость была отдана авиации. Авиация научила меня быстроте мышления и действий, может быть, и некоторой резкости в движениях и жестах. Быстрота и темп - милая моему сердцу стихия. Люблю напряженность, высокую нагрузку и в учебе, и работе, и в отдыхе. Георгий Гречко - исключительно культурный, воспитанный, выдержанный, интеллигентный товарищ - понял мой характер, мою горячность и запальчивость. Мои реплики, замечания, страдающие повышенной тональностью, он умел не слышать, пропускать мимо ушей, умел не реагировать на них так же горячо. И мои вспышки гасли сами собой. Так бывало не раз в первый период нашей наземной подготовки, когда мы еще только "притирались" друг к другу. Мы постепенно учились говорить "мы" и отвыкали говорить "я". По-моему, говорить от первого лица единственного числа может только командир экипажа, и только в том случае, когда ему необходимо признать свою ошибку или оплошность. Именно он несет полную ответственность за работу экипажа в целом, за его готовность.

Но командир несет еще и моральную ответственность перед своей честью и совестью, перед товарищами. Эту истину я познал еще до прихода в отряд космонавтов, в авиации. Служа в летных частях, пройдя путь от командира экипажа до командира эскадрильи, наживая, как говорится, опыт работы с людьми, я убедился, что такой опыт учит прежде всего требовательности к самому себе. Такой опыт необходим каждому командиру космического корабля.

Космос помогает раскрыть человека гораздо глубже, чем любая совместная работа на Земле. Тем более что на Земле трудно создать экстремальную обстановку, подобную космической. Когда солдаты находятся в тылу, трудно судить о том, кто и как себя проявит в боевой обстановке. Естественно, на Земле я не мог до конца "раскрыться" перед Георгием и составить точное и глубокое представление о нем. Но уже на Земле нам удалось достичь такой сработанности, "слетанности", так сдружиться, что мы были уверены друг в друге.

Космонавтом Георгий стал случайно. Это я так думаю, и вряд ли я ошибаюсь. Сам Георгий ни в детстве, ни в молодости, ни даже тогда, когда уже работал у С. П. Королева, о полетах в космос не думал. Хотя, как и многие подростки в наши годы, он с увлечением читал "Межпланетные путешествия" Я. И. Перельмана и другие популярные книжки по космонавтике, которую тогда еще нельзя было отделить от фантастики. Он решил стать конструктором и закончил Ленинградский механический институт. После этого он переехал в Москву и поступил на работу в конструкторское бюро С. П. Королева. Наверное, это не случайно. Георгий как-то обмолвился, что если бы Королев работал в Ленинграде, то он из Ленинграда никуда бы не уехал. Так или иначе, но именно в этом конструкторском бюро определилось призвание молодого инженера - конструирование космической техники.

Пойдем дальше.

Георгий Гречко участвовал в создании той ракеты, которая вывела на орбиту космический корабль "Восток". Перед запуском третьего искусственного спутника Земли "излишняя", как выразился сам Георгий, любознательность помогла ему обнаружить ошибку в расчетах. Доложил С. П. Королеву: заправлять ракету нельзя, сработает аварийная система. Сергей Павлович с недоверием воспринял сообщение молодого инженера, но не в его правилах было отмахиваться от подобных вопросов. Он дал указание специалистам проверить расчеты; Гречко оказался прав, пришлось в инструкцию по эксплуатации новой системы вносить изменения. Любознательность, упорство, въедливость молодого инженера понравились Сергею Павловичу.

Уже до прихода в отряд космонавтов Гречко сделал серьезные шаги в науке. Его кандидатская диссертация была связана с проблемами посадки автоматических аппаратов на поверхность Луны. Он сделал оригинальные расчеты полетных траекторий и скоростей наших "лунников". Посадкой "Луны-9", запущенной 31 января 1966 года, были подтверждены многие положения, разработанные в диссертации. Тогда впервые в мире была осуществлена мягкая посадка автоматического аппарата на соседнее космическое тело.

В первые годы космической эры внеземное пространство обживали летчики-профессионалы. Георгий в это время продолжал заниматься конструированием космической техники и о полетах на ней не думал. Но, когда пришла пора космических экипажей, а вместе с ней и очередь инженеров, Гречко понял, что пробил и его час.

Летом 1966 года он приступил к подготовке в отряде космонавтов. В одной группе с Валерием Кубасовым и Алексеем Елисеевым готовился к выполнению полетной программы на корабле "Союз". Во время прыжка с парашютом неудачно приземлился и сломал ногу.

Пожалуй, об этом случае стоит рассказать особо. Это был уже тридцать четвертый прыжок с парашютом будущего тридцать четвертого советского космонавта. Видите, какое случайное, но удивительное совпадение. Перелом ноги. Врачи сказали: минимум на год о тренировках надо забыть, да и потом нет гарантии, что все сложится благополучно. Словом, возникала угроза отчисления из отряда. В общем, Георгию уже советовали приготовиться к расставанию со Звездным, который стал для него и домом, и школой, где познаются радости и трудности будущей профессии.

Владимир Комаров стал на его защиту, добился, что решение об отчислении Георгия Гречко не было принято. А он даже в госпитале не оставался без дела: читал, занимался своими "лунниками", ездил на тележке по коридорам, чтобы дать нагрузку рукам. Занимался спортом: поднимал штангу, не вставая на ноги, подтягивался на кольцах, занимался на брусьях, даже на вестибулярные тренировки приходил на костылях. После лечения Гречко продолжил тренировки в полном объеме.

Некоторые люди после перенесенной травмы не выносят одного вида парашюта, а Георгий после лечения преодолел себя и продолжал прыгать. Вскоре он нагнал товарищей по группе и продолжал занятия.

Гречко - человек, чрезвычайно увлеченный своим делом. И это не может не вызывать уважения.

- Нашу работу, - говорит Георгий, - мы выбрали сами, и поэтому даже тогда, когда тяжело, испытываешь удовлетворение.

Все сказанное относится к профессиональным качествам бортинженера. Но и как человек, как товарищ Георгий не мог мне не понравиться. Он обладает особенной, располагающей и, я бы сказал, проникающей улыбкой. У меня не найдется слов, чтобы достойно описать этот феномен, каким я считаю его улыбку. Тогда я был тренированным человеком с крепкими нервами, умеющим быть серьезным и держать себя в кулаке. Но стоило бортинженеру улыбнуться, и я не выдерживал, складывал оружие и расплывался в улыбке сам, даже смеялся. Противостоять такой обезоруживающей улыбке было невозможно. Такая заразительная улыбка может быть только у неисправимого, природного оптимиста.

Каждый человек индивидуален, и некоторые черты характера, привычки могут не нравиться его товарищу. Дело не в том, замечаешь или не замечаешь эти особенности и недостатки. Дело в том, как ты на них реагируешь. Если прямо указать человеку на его недостаток, это будет воспринято как бестактность. Более того, это может унизить товарища. Я говорю не об обычных взаимоотношениях в трудовом коллективе на Земле, а об отношениях внутри экипажа из двух человек, который работает в экстремальной обстановке. Если ты хочешь, чтобы твой товарищ не делал того, что тебе неприятно, или что-либо ты считаешь ошибочным, скажи ему об этом так, чтобы не задеть его самолюбия. Вместо того, чтобы сказать ему: не делай этого! - лучше посоветуй: попробуй сделать так, я думаю, это будет лучше. Уверен, что товарищ поймет свою оплошность и постарается исправиться.

Такая вот деликатность отличает Георгия Гречко. Случалось и мне допускать ошибки при выполнении экспериментов. Я всегда дотошно готовился к проведению любой работы, но бывало - перестараешься и упустишь какую-нибудь мелочь. Георгий никогда не укорял меня за оплошность, в худшем случае молчал. Он так умеет молчать красноречиво, что порой становится неловко...

Конечно, трудно бывает признать свою вину, тем более когда работаешь, как правило, вдвоем и большинство экспериментов выполняются сообща. Порой кажется, что именно твой напарник делает что-то не так. В такой обстановке единственно возможный выход - подняться над собственным самолюбием, отбросить командирские амбиции. Лучше "принять огонь на себя", признать общую ошибку своей. В конце концов товарищ это поймет и твой авторитет в его глазах только вырастет. А если начнешь "срываться", это войдет в привычку и начнешь кругом винить товарища. Это наихудший, неприемлемый стиль.

Мы с Георгием еще во время длительных тренировок на Земле никогда не стремились выяснить, кто из нас прав или кто виноват, а всегда старались понять и поддержать друг друга. Мы выработали в себе единомыслие, крепкое чувство товарищества, общее сознание ответственности перед людьми, готовившими нас к полету, и перед самими собой.

Конечно, какие бы дружеские отношения между нами ни были, последнее слово принадлежит командиру, особенно в наиболее ответственные моменты. Независимо от различия в технической подготовленности командир обязан принимать окончательное решение и нести за него всю полноту ответственности. Так положено по долгу службы. И я на всех ответственных этапах полета, конечно, действовал в точном соответствии с инструкциями. Но в целом мы делили нашу работу не по рангам, а по-дружески: все вместе, все пополам.

Я сказал: "делили". Но в моем дневнике такого слова нет. Нахожу запись: "Работа строится только на взаимной помощи, подстраховке и неделении работы на "мою" и "твою". Полнейшая подстраховка друг друга... Мы радовались хорошо сделанной работе друг друга, а вообще это работа экипажа, это наша работа, а не твоя и моя. Вот по этому принципу мы и работаем".

Было бы неверным утверждать, что вся наша экспедиция прошла гладко и наши отношения были всегда ровными. Нет, мы оба - живые люди с нервами. За месяц напряженной работы, когда многое зависит от состояния здоровья, каждому из нас неоднократно представлялась возможность сорваться, "облегчить душу" на товарище. Как ни отметали мы такую возможность, избежать шероховатостей во взаимоотношениях не удалось.

Невесомость вездесуща, она проникает во все уголки космического бытия. Несомненно, она накладывает свой отпечаток и на взаимоотношения людей. Являясь причиной космической болезни, она ослабляет волю человека, лишает его силы и душевной уравновешенности. Этому влиянию невесомости очень трудно противостоять, только подготовка на Земле, в том числе волевая закалка, дают человеку необходимый запас прочности, смягчают отрицательное воздействие факторов полета.

Мне казалось, что в этом первом для нас обоих космическом полете Георгию в период адаптации было труднее, чем мне, хотя он и работал с первых дней полета практически все свободное от сна время, даже урывая его от сна и физической культуры. И все же первые дни он чувствовал себя неважно, а прийти в себя времени не было, лекарства от невесомости не существует, а тут еще командир требует к себе внимания. Не сразу, а где-то на второй-третий день, когда мы уже были довольно измотаны невесомостью и бессонницей, Георгию начали изменять его природные качества - выдержанность, скромность, спокойствие, а с ними стала уходить и его веселость.

Честно говоря, для меня это было неожиданностью, потому что на Земле за четыре неполных года нашей совместной подготовки между нами не было ни одной ссоры или обиды. Просто нет, видимо, на Земле такой силы, которая выбила бы Жору из колеи, из его обычного состояния душевного равновесия. Невесомость же оказалась для него тяжелым физическим испытанием.

Георгий выдержал это испытание. С первого дня на орбите главным для него было- выполнение программы. Работа помогала ему преодолевать недомогание, появившуюся раздражительность, нервозность. Ему было не по себе, и это чувствовалось по его порой резкому тону, по ворчливости, жалобам.

В полете мы были уже другие люди: менялось настроение, многое в характере, вкусах, самочувствии было ново. Мы по-иному воспринимали сон и пищу, музыку, команды с Земли. Изменились наши взаимоотношения с группой управления, с медицинской группой контроля и, конечно, между собой. Были случаи, когда мы старались доказать друг другу, что один выполняет более важную работу, чем другой, что кто-то из нас загружен больше. Нет, не было у нас полной гармонии во взаимоотношениях, не пели мы друг другу дифирамбов. А вот сорваться на повышенный тон - в период адаптации это случалось с обоими. Могли и поспорить, как, наверное, в любом экипаже. Конечно, оба мы были отходчивы и до ссор не доходило, но в отдельные моменты это вызывало некоторую неудовлетворенность.

Но никогда у нас не было неприязни друг к другу, недоверия, а тем более враждебного отношения. Некоторые трения мы испытывали в основном в те моменты, когда нам выпадали большие нервные перегрузки и невесомость оказывала давление на психику. Тогда нелегко было удержаться от взаимных упреков по тому или иному поводу.

Кроме ситуаций, определенных служебными инструкциями, у нас не было стремления к лидерству - ни у меня, ни у бортинженера. Лидерство в отдельных делах было - в зависимости от того, кто из нас в этом деле более технически подготовлен. В одном эксперименте я помогал Георгию, в другом - он мне. В результате наша дружба и сработанность только выигрывала.

Мне трудно давать объективную оценку самому себе. Я уже говорил, что у меня характер не мед, что порой я могу быть резковат, вспыльчив, невыдержан. Здесь, на орбите, со мной произошли удивительные вещи. На Земле я мог резко отреагировать на некоторую медлительность Жоры, а здесь, особенно после адаптации, я не мог себе этого позволить. Я стал покладистее, мягче, уступчивее, стал сдержаннее и хладнокровнее. Думаю, невесомость тут ни при чем. Скорее всего, это естественная реакция на складывавшиеся в первые дни отношения, когда мы недомогали и поэтому были как ерши. Я не настраивал себя специально на мирный лад, это происходило во мне само собой. Я просто немного иначе стал воспринимать действия Георгия: там, где раньше находил упрямство, я видел характер, то, что казалось мне медлительностью, представлялось теперь осмотрительностью, совершенно необходимой в научных экспериментах. В общем, я не только стал лояльнее по отношению к бортинженеру, но я стал думать о нем лучше, больше стал уважать его.

Когда летишь в безмолвном пространстве день за днем, не ощущая никакого движения, теряя счет космическим зорям, поневоле начнешь предаваться философским размышлениям. И приходишь к удивительным выводам. Оказывается, слово в нашей обстановке очень сильный раздражитель. Оно может не полностью выразить смысл или исказить его. Оно может быть неправильно понято. Так что будь осторожен, если уж нужно что-то сказать - прежде обдумай. Будь корректным. Если двое поссорились, то каждый оказывается в абсолютной изоляции. Как мало нужно, чтобы вывести человека из душевного равновесия. Как немного от тебя требуется, чтобы твой товарищ улыбнулся. Не надо скупиться, когда есть возможность сделать человеку приятное.

Каждый наш рабочий день был расписан по минутам. Кроме выполнения программы, проведения экспериментов, нужно успевать готовить к работе астрооборудование, фотоаппаратуру и другие приборы, заменять бачки с водой и мешки с отходами, подготавливать и разогревать питание... Расписание составляют на Земле, а разве можно на Земле все предусмотреть? При зарядке фотоаппарата упустил катушку пленки - и поминай как звали, лови ее, а на зарядку камеры отводятся считанные минуты. Все уплывает из рук, все нужно фиксировать, а пальцев на руках только десять, предметов, с которыми работаешь, значительно больше. Этого составители программы не учитывают. А если ты не зафиксировался сам, то можно вообще все растерять, что неоднократно и случалось с нами на первых порах. Так что постоянно работаешь в дефиците времени. В отдельные моменты нервное напряжение достигало значительных пределов, и упущенная из рук кассета вполне могла стать той каплей, которая переполняет чашу терпения. В этот момент особенно нужно быть внимательным и сердечным друг к другу. Иначе напряжение может накопиться и выплеснуться наружу. Куда-то уйти, разрядиться, излить кому-нибудь душу, как это делается на Земле, здесь нельзя. Приходится держать себя в кулаке.

Нашу заполненную до отказа трудом и бедную внешними впечатлениями жизнь заметно оживляли сеансы связи с Землей. Но официальные разговоры по радио касались в основном выполнения программы полета, они скоро "приелись" и не поднимали нам настроения. За смену напринимаешь множество всевозможных радиограмм, и везде данные, цифры, указания. Кстати, нередко мы слышали указания в тоне приказаний, поучений, вместо советов - требования. Бедный Георгий, еще не оправившийся от поединка с невесомостью, однажды выслушал что-то вроде нагоняя по поводу выполнения какого-то эксперимента. Конечно, группы управления тоже оторваны от дома и тоже устают на ночных дежурствах, но не в нашей же они шкуре! При отдаче распоряжений экипажу орбитальной станции, своим коллегам, можно и поделикатнее.

Мы с Георгием в отместку иногда в свободные минуты утешали себя тем, что "перемывали косточки" руководителям смен управления полетом, наземным специалистам, некоторым операторам. Представьте себе, в одной смене сразу у двух операторов, выходящих на связь с нами, страдала дикция - не выговаривали букву "р". Мы с дьявольской быстротой пересекаем зону радиовидимости и вот-вот из нее вылетим, а тут приходится по нескольку раз переспрашивать, уточнять...

Но это я к слову. Для нас любые контакты с Землей были жизненно важными. Тяга к общению неистребима в каждом человеке. В рабочие часы разговоры с Землей больше приходилось вести мне, значит, Георгий оказывался немного обделенным. В конце смены, когда заканчивалась основная работа по выполнению экспериментов, у нас оставалось несколько свободных минут перед сном. Мы использовали их по-разному. Я заполнял дневник и занимался с "Тонусом" - прибором для электрической стимуляции мышц. Пока я уподоблялся лабораторной лягушке, закрепив на мышцах датчики и подключившись к бортовой сети, после чего мои руки и ноги начинали выписывать непроизвольные коленца, Георгий самостийно выходил на связь и начинал незапланированные разговоры с дежурным оператором.

В авиации разговоры по радио без надобности не допускаются, они считаются "засорением эфира". В авиации это закон, забыть который я не мог. Как командир, решил "навести порядок на борту". Жора не понял: кому это может помешать? И продолжал выходить на связь, но уже с оглядкой на меня, чувствуя неловкость.

И тут я задумался: а правильно ли я поступаю? Ведь он находит в этом отдыхе отдушину, возможность разрядиться. Нет, решил я, не прав ты, командир. Мало того, что не даешь человеку отдохнуть спокойно, еще и нервозность создаешь, вызываешь нехорошую реакцию со стороны бортинженера. Ведь он скучает, как, впрочем, и ты.

В следующий раз исправляю ошибку: не дожидаясь, пока Георгий молча выйдет на связь, говорю ему:

- Жора, поговори с Землей, послушай, что там творится в мире, какие новости из дома.

Тут я увидел ту самую феноменально заразительную улыбку Жоры, против которой я никогда не мог устоять. И до чего же легко мне стало с ним и хорошо...

- Алексей, возьми наушники, послушай, что нам передают, - услышал я радостный голос Георгия.

Это был сюрприз - организованный для нас группой управления специальный выпуск последних известий. Мы попросили передавать нам его ежедневно.

Был еще один момент, когда я обращался к командирскому тону. Георгий трудился с удивительной добросовестностью и тщательностью, и если не успевал, то без сожаления жертвовал в пользу работы временем, отведенным на физподготовку. Сокращать занятия физкультурой было нельзя - не только из-за необходимости поддерживать работоспособность в течение всего полета, но и в целях лучшей реадаптации к земным условиям после посадки. Об этом я бортинженеру и напомнил. Георгий с неудовольствием ответил: мол, некогда делать физо, надо камеры перезаряжать. Я сказал: надо крутиться быстрее и выбирать себе время для физо.

Легко сказать: крутиться быстрее, когда дел по горло, а от человека требуется прежде всего научная добросовестность.

Вообще в космическом полете Гречко проявлял удивительное старание, пожалуй, большее, чем во время подготовки на Земле. Трудился он с инициативой, доходил до всего, эксперименты проводил скрупулезно.

Я подробно рассказываю о взаимоотношениях на борту орбитальной станции, причем в основном акцентирую внимание на трудностях этих взаимоотношений. Но они состояли не из одних этих эпизодов, а из гораздо более широкой полосы наших будней, которые были наполнены совместным трудом, общими мыслями, единым дыханием. Чувство товарищества и взаимной выручки, обретенное нами за годы подготовки, здесь обострилось и окрепло.

Это чувство настолько укоренилось во мне, что я никогда не стеснялся позвать Георгия на помощь, если у меня что-либо не получалось. При этом я не испытывал никакого ложного стыда. Однажды, проводя эксперимент с телескопом-спектрометром в конце рабочего дня, я почувствовал, что у меня сильно устали глаза, метки в окуляре и звезды не различаю.

- Жора, у меня что-то с глазами, плохо вижу.

Он отвечает:

- Давай, я попробую.

- Иди, помогай, эксперимент очень интересный.

А он уже здесь. Найти нужные звезды для него не проблема, в звездном небе он ориентируется так же свободно, как в своей квартире. Телескоп наведен, а дальше уже эксперимент пошел своим чередом.

Когда бы я ни обратился к бортинженеру за помощью, не получал отказа. У нас дело любое было общим, как я уже говорил, мы ничего не делили на мое и твое.

Мы не делили многих вещей и в орбитальном быту. Я имею в виду, что мы не проявляли друг к другу никакой брезгливости, не боялись перепутать мундштуки для питья воды или чая. Быт наш тоже был общий, и обособляться друг от друга мы не собирались. Мы вместе разделяли и космическую болезнь. Я уже говорил, что из солидарности с Георгием я занижал оценку своего самочувствия, когда ему было хуже, чем мне. Так же поступал и Георгий. Человеку становится легче, если кто-нибудь разделяет с ним его невзгоды.

Но всему бывает конец, незаметно прошел и период адаптации. На исходе первой десятидневки полета мы настолько освоились, что чувствовали себя как на Земле. Вместе с хорошим самочувствием возвращались земные черты характера. Полностью адаптировался, отдохнул и Жора, он стал такой же уравновешенный, покладистый, добрый, веселый. Вот вам и космос, суровые орбитальные будни. Работает Георгий часов по четырнадцать, и ему хоть бы что. А в конце смены все так же любит выходить на связь и о чем-нибудь поговорить - на любую тему, лишь бы говорить и слушать, чувствуется, что скучает по дому. От некоторой нервозности первых дней не осталось и следа, мы вместе радовались удачам, старались друг друга поддерживать, не акцентировать внимание на ошибках и промахах.

Ничто так не сближает людей, как трудное и ответственное дело. Мы превратились в единое целое, хотя каждый из нас оставался самим собой. Конечно, мы не всегда сходились во мнениях, но мы научились уважать друг друга и находить правильное решение в интересах дела, и в житейских делах у нас не было расхождений. Что касается программы полета, то ее неукоснительное выполнение было для нас непреложным законом.

Сейчас в космическом пространстве функционирует орбитальная станция нового поколения "Мир" с длительным периодом существования, с шестью стыковочными узлами. На ней подолгу работают многомесячные экспедиции с экипажами из двух-трех человек разных специальностей, разного уровня подготовки. Постоянные экипажи принимают на борту гостей - экспедиции посещения, и тогда население станции увеличивается вдвое - втрое. В ближайшем будущем долговременные орбитальные станции будут посещаться еще более многочисленными научными экспедициями. При комплектовании таких коллективов роль человеческого фактора, психологической совместимости людей еще более возрастает. Крайне важно, чтобы эти люди отлично понимали друг друга, могли прощать один другому мелкие ошибки и слабости и жили единым дыханием. То, что иногда возможно во взаимоотношениях людей на Земле, совершенно недопустимо в космосе. Недопустимо также, когда люди мирятся друг с другом только по необходимости, из желания попасть в экспедицию. Для космического экипажа такой вариант неприемлем, он может привести к нежелательным последствиям. Я вспоминаю некоторые моменты нашей работы, когда были тяжелые, напряженные дни, когда приходилось вертеться как белка в колесе, чтобы успеть выполнить запланированное. Да еще и самочувствие в такие дни было порой неважным. Как в эти минуты необходимо простое человеческое тепло, добрая поддержка друга. Сугубо деловые, официальные взаимоотношения отчужденных людей могут привести к срывам. Экипаж из случайных людей может превратиться в разрозненную группу, и тогда вряд ли он сможет выполнить рабочую программу.