Глава 5 Труды и дни

Когда я служил в авиации, мне приходилось подолгу летать над морем. Это необычные полеты. Внизу - бесконечность воды, однообразие фона и лишь изредка происходит смена красок. Картина из космоса совсем иная. С самолета такого не увидишь...

В старинных сказках разных народов встречается волшебное зеркало, в котором можно увидеть дальние страны и разные заморские чудеса. Или, наоборот, уехавший за тридевять земель герой сказки может в такое зеркало увидеть родину. У нас с Георгием Гречко таких "волшебных" зеркал было двадцать восемь. Именно столько иллюминаторов насчитывалось на всех бортах "Салюта-4".

Сказочные герои верили в свои сказочные зеркала; мы, космонавты, смотрели в реальные иллюминаторы космического летательного аппарата. Сказочное зеркало и иллюминатор космического корабля объединяет хотя бы то, что ни одному жителю Земли, не прошедшему школу центров подготовки космонавтов, не удавалось заглянуть ни в то, ни в другое стекло. И поверьте, в иллюминатор орбитальной станции открывались действительно сказочные картины: и дальние страны, и тридевять земель сразу, и милые сердцу картины Родины. Видели мы и совершенно нереальной, фантастической красоты космические закаты и восходы, и небывало черный сказочный небосвод, и звезды по кулаку размером. Словом, все как в сказке.

Бег Земли... Наверное, каждый человек хоть раз видел на заре полет искусственного спутника. По звездному небу с юго-запада на северо-восток с ощутимой быстротой равномерно движется слабая звездочка. Если звездочка мигающая, переменной яркости, то это автоматический аппарат несимметричной конструкции, вращающийся вокруг центра масс. Если звездочка светится равномерно и не мигает, значит, аппарат или круглый, или работает система ориентации. Скорость звездочки можно сравнить со скоростью реактивного самолета, летящего на высоте десять километров, или перелетной птицы на высоте один километр. Точно такую скорость имеет бег Земли, видимый в иллюминаторы орбитальной станции.

При наблюдении в иллюминаторы визуальное впечатление такое: сидишь в центре огромной сферы, часть которой составляет движущаяся поверхность Земли с выпуклым горизонтом, другая - абсолютно черный хрусталь с просверленными дырками звезд, сияющими ровно и невозмутимо, как глаза стаи зверей в черной ночи. Звезды, впрочем, совсем близко, кажется, рукой можно дотянуться.

Освещенную сторону Земли хорошо видно до самого горизонта, ни дымки, ни пелены. Вся облачность и атмосфера где-то внизу, кажется, совсем рядом, ощущение такое, будто летишь на самолете выше облаков, только горизонт виден не ровным, как из кабины самолета, а выпуклым, яркой полосой из нескольких цветов, очень красиво. Внизу, в разрывах облачности вижу острова, вокруг которых характерный зеленовато-голубой поясок. Пояски эти различной величины. Хорошо просматривается береговая черта, реки, горы, снег на вершинах, в Индонезии хорошо был виден потухший вулкан с белой шапкой снега. Вокруг берегов Индонезии темная, зеленоватая, мутная полоса моря.

Жаль, нет времени наглядеться в иллюминатор. Особенно впечатляет красота горизонта, который разделяет матушку-Землю и глубоко-черный космос. Земля имеет голубовато-серый цвет, а когда большая поверхность закрыта облаками, то они напоминают белый-белый снег, залегающий застывшими волнами.

Георгий ведет репортаж на Землю.

- Вы знаете, - говорит он, - наша Земля совершенно изумительна. Голубая, действительно голубая планета, от голубого с синим цвета до нежно-голубого к горизонту, голубоватая дымка и потом бархатно-черное небо.

На Земле острова, побережье очень интересны. Когда летишь над океаном, острова нужно искать, как грибы в лесу. Из всех рек самое большое впечатление произвела Амазонка, самая широкая река: когда она впадает в океан, там даже не разберешь, где кончается река и начинается залив. Очень красивы города ночью. Они сверкают, переливаются огнями, видны все проспекты.

- Величественное впечатление, - продолжает Георгий, - оставляет Сахара, видны ее бесконечные барханы, заливающие даже горы. Поразителен мыс Горн, даже из космоса он видится очень суровым и, может быть, даже зловещим. Глядя на него, понимаешь, сколько нужно мужества, чтобы на небольших яхтах, как это делают отважные, смелые люди, обогнуть этот мыс.

О Земле, материках, океанах, островах, реках Георгий мог говорить до бесконечности.

Свою Родину мы отличали сразу. И не только по знакомым очертаниям рек и морей. Сверху отчетливо видны большие поля, громадные массивы лесов. Земля других стран сверху похожа порой на лоскутное одеяло: бросается в глаза испещренность мелкими участками частных посевов.

Есть на что посмотреть в иллюминатор и на ночной стороне планеты: светятся города, села, видны освещенные дороги. Особенно интересно выходить из тени, смотреть на горизонт Земли в направлении, где должно взойти Солнце. Сначала видишь полосу космической зари, которая постепенно увеличивается по высоте и азимуту. Четко видна линия горизонта и разрывы облачности. Атмосфера на горизонте у поверхности Земли ярко- красная, сочная, выше она переходит в оранжевую, желтую, темно-синюю, затем в светло-синюю с плавным переходом в фиолетовый цвет. Все цвета радуги: "каждый охотник желает знать, где сидит фазан". Выше радужного вулкана цветов - черный космос, усеянный звездами. Заря увеличивается по протяженности и яркости цветов, и в том месте, где должно показаться Солнце, образуется светящийся столб. Но вот засиял край солнечного диска, и заря мгновенно блекнет и исчезает. Когда солнце взошло на половину диска, то на него уже нельзя смотреть, настолько увеличивается его яркость.

Но как быстротечен восход Солнца на орбите, так коротки были минуты отдыха, которые мы чаще всего проводили у иллюминаторов. Режим труда и отдыха был довольно жестким, он предусматривал выполнение разнообразной насыщенной программы работ и исследований, а это требовало сохранения высокой работоспособности и предупреждения нежелательных изменений в организме под влиянием различных факторов полета.

Мы летали по приблизительно круговой орбите на высоте около 350 километров с периодом обращения 91 минута. Из них примерно 36 минут мы находились в тени Земли (орбитальная ночь) и 55 минут на освещенной Солнцем стороне (день). Не все время мы летали над территорией нашей страны - планета вращается, поворачиваясь каждый раз новым боком. Некоторые витки были "глухими" - в это время мы находились вне зоны радиовидимости с наземных пунктов и поддерживали связь с группой управления с помощью кораблей, дежуривших в Атлантическом океане. Обычно во время "глухих" витков мы спали - программа это предусмотрела.

Первые несколько суток - самый острый период адаптации - мы не могли еще работать с полной отдачей, не выработалась еще координация движений, мы все выполняли в замедленном темпе. Чтобы выполнить все запланированные операции, мы, конечно, нарушали режим, многое доделывали за счет личного времени, да и в первый свой выходной нашли себе немало дел, которых набиралось не меньше, чем в рабочие дни.

В последующие дни наш режим стабилизировался. Мы жили и работали по земным часам, взяв за основу суток 24-часовой цикл. Из 24 часов восемь полагалось на сон, два-три часа - на личную гигиену и прием пищи, полчаса-час - на медицинский контроль за состоянием здоровья, около двух часов - личное время и не менее восьми часов отводилось для работы. Однако этот режим - идеальный, а в жизни, как известно, не все и не всегда соответствует идеалу. Но по возможности мы придерживались принципа - чередовать труд и отдых, не допускать нарушений режима в ущерб работоспособности. Программа расписана по минутам. Время на некоторые операции установлено по земным нормам, без учета условий невесомости. Все необходимо фиксировать, иначе уплывет, а это потеря времени на поиски и "ловлю" плавающего предмета. А резинок для фиксации на рабочих местах маловато, карманов на костюмах тоже, и они малы. В результате на многие мелкие операции уходит времени в три-четыре раза больше, чем предусмотрено, образуется постоянный дефицит времени. Многое приходится наверстывать за счет отдыха.

Мой рабочий день зачастую начинался с того, что я просыпался раньше положенного на три-четыре часа, особенно в первую половину полета. Это уже грубое нарушение установленного режима, но меня извиняет то обстоятельство, что просыпался я отдохнувшим и целый день не терял работоспособности. Причина этого явления мне непонятна, тем не менее я мог несколько дней подряд спать по четыре - четыре с половиной часа, и мне, кажется, этого хватало. Вообще я предпочел бы два коротких сна в сутки вместо одного продолжительного, но программой это не было предусмотрено.

Проснувшись раньше времени, я не огорчался этому, а тут же брал в руки дневник и записывал вчерашние впечатления. Иначе мне не удалось бы исписать толстую тетрадь от корки до корки - времени на дневник просто не хватало.

Георгий после адаптации спал хорошо. После подъема - утренний туалет. Плыву в туалетную комнату, расположенную за конусом солнечного телескопа, в углу. Она отделена от жилого отсека мягкой дверью на "молнии". При помощи динамика здесь хорошо слышно все, что происходит на станции. Бреюсь электробритвой "Агидель" - одно удовольствие, бритва имеет отсасывающее устройство. Чищу зубы освежающей пастой, умываюсь влажной салфеткой. Все почти как на Земле. А вот туалет в буквальном смысле слова доставил на первых порах хлопот, пришлось этому учиться на ходу. Нажимать-то тут не на что.

Теперь к холодильнику. Здесь хранятся наши рационы на каждый день полета. Посреди жилого отсека - небольшой столик. Откидная боковая панель вдвое увеличивает площадь стола. На панели и на столе - несколько резинок для фиксации подноса и блюд. В нише под панелью упрятана бортовая кухня с двумя подогревателями, подносы с приборами. В подогреватели закладываем тубы с продуктами, через тридцать минут завтрак будет готов.

Это время мы используем для физических упражнений. Я становлюсь на бегущую дорожку, Георгий крутит педали велоэргометра, установленного на потолке отсека. Так и работаем ногами голова к голове, как антиподы: я бегу, а он едет, и все на месте. За полчаса успеваем пересечь Тихий океан. Или Азию от солнечной Аравии до холодной Чукотки. И пора завтракать. Потом, перед обедом, мы еще раз вернемся к тренажерам.

На питание было бы грех жаловаться. Питание четырехразовое, меню разнообразно. Первые блюда: суп- харчо, щи зеленые, борщ, суп-пюре. Вторые блюда: мясные консервы в баночках и тубах - карбонат, курица, ветчина, телятина, говядина, фарш и паштеты, творог и сыр. Напитки: кофе, какао, соки; хлеб трех сортов, коврижка, шоколад, цукаты, чернослив и другое, всего не перечислишь. Имели мы резерв продуктов, о котором позаботились наши друзья, и некоторый запас сублимированных продуктов, которые не входили в рацион, но могли быть использованы для разнообразия.

Первое время дневной рацион казался нам чрезмерным, все мы не могли съесть. Постепенно, с улучшением самочувствия, аппетит разгорался. Через неделю Георгий добился успеха - съел весь дневной паек. Что касается меня, то я его обогнал раньше и впоследствии первенства не уступал, на что он не обижался. Вкусовые ощущения в невесомости не во всем совпадают с земными, и то, что не слишком нравится на Земле, вдруг становится желанным на орбите, мы начали рыться в холодильнике в поисках творога и сыра, которых мало заказали на Земле. Нравились мясные продукты в тубах и баночках, молдавский соус, чернослив, кофе, соки. Мне почему-то не пришелся смородиновый сок, он, как я заметил, не всем нравится. В целом пища вкусная, я себя ни в чем не ограничивал, иногда заглядывал в резерв, пил много воды, консервированной ионами серебра. Георгий ел меньше, ел не все, по выбору, но на голод не жаловался. Все равно нам не хватало обычной, привычной земной еды.

Из-за загруженности и дефицита времени мы первый и второй завтраки объединили в один, да и обедать иногда приходилось на ходу - в общем, как это часто бывает и на Земле.

Все остальное время было занято работой.

С первых дней экспедиции одной из основных наших забот было испытание усовершенствованной системы ориентации станции. Должен сказать, что орбитальный комплекс исключительно послушен, логические автоматы проводили программные развороты станции очень уверенно. На борту станции работал целый комплекс аппаратуры для навигации и управления орбитальным комплексом.

От витка к витку оси станции меняли свое положение относительно Земли и небесных светил. Научные приборы нужно было направлять то на горизонт Земли, то на Солнце, то на созвездие или в ту точку небосвода, где, по мнению астрономов, должен находиться остаток сверхновой звезды. Каждый эксперимент по астрономии и астрофизике обязательно нужно было начинать с ориентации станции. Затем, определив положение в пространстве, приборы системы ориентации запоминают его и сохраняют с высокой точностью, необходимой для того, чтобы нужные объекты находились в поле зрения объективов телескопов. Система управления ориентацией и стабилизацией автоматически, без нашего участия, позволяет обеспечивать необходимое положение станции для длительного точного наведения на космические объекты научных приборов. Она сопряжена с ЭВМ "Дельта".

Система "Дельта" не только определяет параметры орбиты и положение в пространстве, но и подсказывает экипажу необходимые решения в конкретной навигационной обстановке. Ей можно поручить и такие сложные задачи, как точная коррекция орбиты станции, автономное управление сложными программными разворотами. Таковы возможности входящей в навигационную систему "Дельта" бортовой электронно-вычислительной машины, учитывающей данные радиовысотомера и различных астрофизических приборов.

На "Салюте-4" функционировала и испытывалась также другая система для поддержания точной ориентации станции по трем осям - система "Каскад". Обладая необычайно чувствительными элементами, эта система давала возможность продолжительное время поддерживать необходимую ориентацию с минимальными затратами топлива. В частности, "Каскад" удерживал орбитальную станцию в строго определенном положении при фотографировании Земли или наблюдении за ней при помощи оптических приборов.

Одной из главных целей нашего полета являлась отработка новых систем, агрегатов и приборов для будущих космических полетов на новых кораблях и долговременных орбитальных станциях. "Салют-4" был насыщен научной аппаратурой, системами навигации и жизнеобеспечения. На борту станции было около 90 научных штатных и экспериментальных систем и установок, а также почти 400 агрегатов и приборов. Экспериментальные системы, в отличие от штатных, еще не были проверены в работе в космических условиях. В отдельных случаях некоторые приборы экспериментальных систем в невесомости вели себя иначе, чем при наземных испытаниях.

Значительная часть времени, отведенного на научные исследования и эксперименты, была посвящена астрономии и астрофизике. Ежедневно мы проводили по нескольку часов у телескопов и спектрометров.

Еще недавно астрономические наблюдения велись только с Земли. Беспредельные просторы Вселенной мы могли рассматривать лишь через узкую щель видимого диапазона электромагнитных волн. Атмосфера, окружающая нашу планету, прозрачна и разрежена, но эти ее качества весьма относительны. По своей прозрачности земная атмосфера эквивалентна слою воды в десять метров толщиной. Естественно, преодолеть такой достаточно плотный фильтр могут далеко не все виды излучений. Часть лучей рассеивается в атмосфере, не доходя до земной поверхности, часть отражается частично или полностью. Некоторые виды излучений достигают поверхности планеты настолько ослабленными, что их трудно зарегистрировать приборами. Поэтому ученые стремятся любыми путями вынести свои приборы за пределы плотных нижних слоев атмосферы. Обсерватории строятся в горах, приборы поднимаются на воздушных шарах и стратостатах. Это повышает эффект наблюдений за космическим пространством, но не дает возможности до конца освободиться от помех воздушной оболочки земного шара. Так, внеземные космические лучи были открыты приборами, поднятыми на аэростатах. Однако даже на высоте 25-30 километров атмосфера представляет собой еще достаточно толстое покрывало, равное по оптическим свойствам толще воды в десять-пятнадцать сантиметров.

С появлением ракет появилась возможность изучать космическое пространство приборами, вынесенными за пределы атмосферы. Но постоянные научные наблюдения стали возможны только с помощью спутников.

Научные космические лаборатории типа "Салют", принимающие на борт экипажи на длительные сроки, сразу расширили возможности глубокого изучения космического пространства. Космонавты имеют возможность направлять объективы научных приборов по своему усмотрению, выбирать объекты, передавать на Землю разнообразные результаты научных наблюдений.

Пронизывающие космическое пространство инфракрасное, ультрафиолетовое, ренгтеновское излучения, идущие из космоса и несущие информацию о небесных телах, искажаются и поглощаются земной атмосферой. Впервые на "Салюте-4" за пределы земной атмосферы был вынесен криогенный инфракрасный телескоп-спектрометр ИТС-К. Данный комплекс аппаратуры включал в себя зеркальный телескоп, спаренный со спектрометром, и охлаждаемый специальным криостатом приемник излучения. Информация, получаемая инфракрасным телескопом, регистрировалась в виде спектра.

Спектроскопия в диапазоне инфракрасных излучений позволяет собрать много данных о строении и составе вещества в космосе. Так же, как и спектр видимого и ультрафиолетового излучения, инфракрасный спектр состоит из отдельных линий или может быть непрерывным - это зависит от природы источника.

Известно, что основное энерговыделение во Вселенной происходит посредством излучения инфракрасных электромагнитных волн. Молекулы газов, заполняющих космическое пространство, заявляют о себе своей спектральной линией. Благодаря инфракрасному спектру мы можем судить о составе верхних слоев атмосферы Земли, о Солнце и звездах, о газопылевых объектах, окружающих ядра далеких галактик. С помощью инфракрасного телескопа-спектрометра мы регистрировали излучение Луны и Земли, объектов, находящихся в плоскости Галактики и в созвездии Кассиопеи.

Результаты проведенных экспериментов были использованы при изучении физического состояния верхних слоев атмосферы, выяснении ее теплового режима, определении химического состава. В частности, чрезвычайно важно выяснить распределение в атмосфере водяного пара, углекислого газа, атомарного кислорода и других компонентов. Это необходимо ученым, и прежде всего метеорологам, для более точного прогнозирования состояния атмосферы, отражения и поглощения ею солнечных лучей. От состояния верхней атмосферы зависит характер влияния солнечного излучения на земные процессы, прежде всего на земную жизнь.

Неискушенному читателю подобные вопросы могут показаться относящимися к "чистой науке", не имеющими практического значения. Какое может иметь значение для жизни на Земле, для деятельности человека состав газов на высоте в сотни километров? Оказывается, этот вопрос уже сейчас имеет именно практическое, а не только научное значение.

Например, кислородный компонент атмосферы пополняется за счет фотосинтеза в земных растениях. Общий вес кислорода в атмосфере известен. Цифру в полтора миллиарда тонн мы можем себе представить - мы привыкли к масштабам. Примерно столько добывается в нашей стране минерального топлива - угля и нефти. Так вот: полтора миллиарда тонн - это одна миллионная доля той массы, которую составляет атмосферный кислород. Тем не менее даже такое гигантское количество кислорода, как подсчитано, обновляется полностью каждые две-три тысячи лет. Но ведь те миллиарды тонн угля и нефти, которые ежегодно сжигаются в мире, пожирают многие миллиарды тонн кислорода. И темпы производства энергии, а соответственно и потребления кислорода, с каждым десятилетием растут. Не наступит ли такой момент, когда население Земли и вся жизнь на ней начнут испытывать "кислородное голодание" Чтобы выяснить этот вопрос, и проводятся исследования состава атмосферы, в том числе и ее самых верхних слоев.

От знания этого вопроса зависит характер дальнейшей деятельности человека. Пока наука отвечает на него оптимистически: за три четверти века наблюдений, период, когда резко возросла интенсивность сжигания всех видов топлива, кислорода на планете не уменьшилось, и "кислородный голод" планете не грозит.

Иначе дело обстоит с углекислым газом. Вы, конечно, слышали выражение "парниковый эффект". Оно очень точно выражает функцию углекислого газа в атмосфере Земли. Как стекла парников, оболочка углекислоты пропускает на Землю солнечный свет, но задерживает тепловое излучение планеты, не давая ей остыть. За прошедшее столетие количество углекислого газа возросло на несколько процентов и продолжает увеличиваться всевозрастающими темпами. Если так будет продолжаться, если не будет увеличено поглощение, изъятие излишков углекислоты из атмосферы "зелеными фабриками", то это может привести к повышению температуры на планете. Что за этим последует - предсказать трудно.

Влияет на климат Земли и пыль в атмосфере. Пыли прибавляется. Ее рождают пустыни, площадь которых увеличивается из-за вырубки лесов, вулканические извержения, а кроме того, огромные пространства открытых разработок полезных ископаемых, выбросы из фабричных и заводских труб, из труб тепловых электростанций, распыление удобрений и многое другое. Пыль - это преграда для солнечных лучей, опасный фактор, способный повлиять на климат Земли. Пыль досаждала нам с Георгием Гречко в полете, но происхождение пыли внутри станции понятно. А вот откуда берется пыль на внешней стороне стекол иллюминаторов?

Эксперименты по контролю за состоянием верхних слоев атмосферы, проводившиеся нашей и другими экспедициями на орбитальных станциях "Салют", позволяют с высокой точностью выявлять запыленность атмосферы, контролировать процессы, которые в ней происходят. При наблюдении восхода Солнца, когда его лучи пронизывают воздушную толщу вдоль земной поверхности, с помощью спектрометра удается точно определять содержание в атмосфере даже ничтожно малых примесей газов и аэрозолей. Поднимаясь над горизонтом, Солнце последовательно просвечивает разные по высоте слои атмосферы. Таким образом, спектрометр дает высотный разрез атмосферы.

Осуществить такой эксперимент, кстати, не так-то легко. Космические зори быстротечны. За считанные минуты необходимо выполнить сложный маневр на орбите, правильно сориентировать станцию, привести в действие комплекс солнечных спектрометров - КСС-2. Второго февраля на четырех витках мы восемь раз включали КСС-2, каждые полторы секунды фиксировали новый спектр. Доставили на Землю результаты этого эксперимента - записанные на магнитную ленту данные о 1200 спектрах атмосферы в проходящем солнечном свете.

Впоследствии подобные исследования продолжил мой бортинженер Георгий Михайлович Гречко вместе с Юрием Романенко на "Салюте-6" в 1978 году. Тогда я снова встретился с Георгием на орбите, прилетев к нему в марте 1978 года вместе с Владимиром Ремеком на "Союзе-28". Георгий Гречко в процессе съемок обратил внимание на едва заметное изменение формы солнечного диска. Так было добыто еще одно доказательство слоистого строения атмосферы, которое сохраняется, несмотря на бурное перемешивание воздушных масс восходящими и нисходящими потоками и ветрами.

Новые методы зондирования атмосферы из космоса продолжают совершенствоваться. Большое научное и практическое значение имеет регулярность получаемой информации о состоянии верхних слоев атмосферы. Это позволяет уточнить модель атмосферы, уяснить сущность протекающих здесь фотохимических процессов, использовать данные для прогнозирования погоды. Возможно, разъясняется природа удивительного слоя озона - тончайшего покрывала нашей планеты, спасающего все живое от губительного ультрафиолетового излучения Солнца. С озоновым слоем связаны наши тревоги последних лет. Дело в том, что космические исследования помогли нам получить реальную картину состояния этого щита биосферы, и оказалось, что слой озона неравномерно укрывает земной шар, в некоторых местах образовались "озоновые дыры". Так, "озоновая дыра" над Антарктидой в диаметре превысила тысячу-другую километров, и она время от времени увеличивается. Правда, есть утешительные сведения о периодическом сокращении размеров "озоновых дыр". Тем не менее опасность существует, и есть доказательства того, что на состоянии озонового слоя сказывается применение в широких масштабах некоторых летучих химических соединений, особенно фрео- нов, использующихся в холодильных установках, аэрозолях и т. д. Поскольку промышленность в силу определенной инерции продолжает выпуск подобных веществ, мировая общественность объединяется, и теперь возникло целое движение в защиту озонового слоя в атмосфере Земли, оно поддерживается правительствами разных стран, заключившими в 1988 году Конвенцию об охране озонового слоя Земли. В результате производство фреонов в последнее время начало сокращаться, их заменяют безвредными компонентами.

Часть программы астрофизических исследований на борту станции была посвящена изучению процессов солнечной активности. Земная атмосфера, задерживая многие виды излучений, в том числе ультрафиолетовое и инфракрасное, затрудняет наблюдения с Земли и не дает возможности понять физическую природу многих важнейших процессов, происходящих на Солнце и в космосе. Именно ультрафиолетовое, инфракрасное и рентгеновское излучения несут наиболее полную информацию об энергетике космических процессов, химическом составе Солнца и звезд, их строении. Вот почему мы с Георгием Гречко уделяли много времени работе с солнечным телескопом ОСТ-1, оснащенным спектрографом и дифракционным спектрометром. По программе экспериментов с орбитальным солнечным телескопом предусматривалось получение спектров ультрафиолетового излучения протуберанцев и прочих характерных солнечных образований, регистрация излучения всего солнечного диска. Наибольший интерес при изучении Солнца представляют вспышки на его поверхности. Известно, что с солнечной активностью связаны состояние погоды, проявление различного рода стихий, магнитные бури и полярные сияния, нарушения радиосвязи и навигации. При вспышках на Солнце увеличивается поток ультрафиолетового и рентгеновского излучения. Наиболее полную информацию о характере ультрафиолетового излучения можно получить, сфотографировав его спектр за пределами атмосферы с помощью орбитального солнечного телескопа. Для этого нужно так сориентировать станцию, чтобы поместить изображение нужного участка солнечной поверхности в щели спектрографа. Такова задача космонавта, работающего с солнечным телескопом. Лучи Солнца при помощи плоского поворотного зеркала попадают на вогнутое параболическое зеркало с фокусным расстоянием два с половиной метра. Параболическое зеркало выполняет роль объектива телескопа, оно строит изображение Солнца на щели спетрографа. Бортинженер с поста наблюдения через визирное устройство наблюдает изображение Солнца и, управляя поворотным зеркалом с помощью ручки управления, выбирает для спектрального исследования любой участок на поверхности солнечного диска. В дальнейшем система держит выбранный участок в поле зрения телескопа автоматически. Мне же во время работы с солнечным телескопом необходимо держать под контролем систему управления движением станции и работу системы ориентации, особенно во время вспышки на Солнце, иначе в случае даже небольшого изменения положения станции в пространстве относительно светила оно выйдет из поля зрения телескопа. Если учесть, что вспышка на Солнце кратковременна, а станция пролетает всего за две минуты тысячу километров, то станет понятно, что работы и автоматике, и космонавтам хватает.

К проведению этого эксперимента мы долго готовились. С нами занимались главный конструктор телескопа А. В. Бруно, постановщик эксперимента Н. В. Стешенко, директор Крымской астрофизической обсерватории академик А. Б. Северный и другие ученые. Мы стали завзятыми астрофизиками, хорошо освоили телескоп, знали, что интересует наших ученых и что нужно искать на Солнце.

И вот в первый же день эксперимента телескоп ОСТ-1 отказал. Это произошло на девятый день полета, когда мы приступили к астрофизическим исследованиям. В заданный момент я выполнил ориентацию станции, застабилизировал ее. Солнце ярким пятном светило в самой середине экрана, пришлось воспользоваться светофильтром. Георгий - у телескопа, что-то возится, молчит.

Спрашиваю через несколько минут:

- Георгий, ну как Солнце, не погасло?

- Ты знаешь, Алексей, ничего не вижу, не только деталей - самого Солнца нет в поле зрения визира.

Проверили все сначала: телескоп включен, светофильтры на месте, поворотное зеркало работает, Солнце на месте, в иллюминатор смотреть нельзя - слепит, а в визире его нет.

В очередной сеанс связи доложили на Землю об отказе системы. Земля разрешила провести ряд работ но проверке телескопа и установлению причин отказа. Времени на это программой не было предусмотрено.

Второй и третий дни прошли в поисках причин отказа, в попытках заставить телескоп работать. Но все было напрасно. Телеметрия передавала на Землю, что чувствительные датчики работают, подают сигнал на привод, который поворачивает следящее зеркало, но изображения на главном зеркале не было. Возникло подозрение, что датчики ориентируют зеркало не туда, куда положено: поворотное зеркало находилось на внешней стороне станции, доступ к нему был исключен.

Мы получили с Земли команду: учитывая, что время эксперимента истекло и устранить отказ в наших условиях невозможно, работу с телескопом прекратить. Команду мы приняли к руководству, выразив свое глубокое сожаление по поводу этой неудачи.

Но отступиться так просто мы не могли. Особенно Георгий, который тщательно и с большим энтузиазмом готовился к этому эксперименту на Земле и много сил положил сейчас, пытаясь оживить мертвый телескоп. Это он поднял всех на ноги на главном пункте управления на Земле, среди ночи (мы-то работали ночью) на пункт прибыли главный конструктор телескопа и постановщик эксперимента. Георгий переживал, что и с помощью Земли не удалось устранить отказ.

Мы продолжали выполнять запланированные работы, но в любую свободную минуту, а также вместо того, чтобы заниматься физкультурой или лечь спать, Георгий плыл к телескопу и снова и снова искал причину отказа. Делать нечего, надо было ему помогать, и я тоже втянулся в это занятие. Георгий пытался разгадать и разглядеть в иллюминатор отсека научной аппаратуры, что же мешает прохождению солнечных лучей по пути к главному зеркалу.

- Алексей, вижу луч света, идущий от какого-то другого предмета, но не от Солнца. Смотри, станция не сориентирована на светило, а луч налицо. Надо бы поглубже заглянуть в конструкцию, да голова не проходит между стенкой и телескопом.

- А что, если применить принцип того же поворотного зеркала? Слушай, Жора, зеркало я тебе сейчас дам, сниму со скафандра. Может, получится?

Георгий идею одобрил. Я сплавал в транспортный корабль, отсоединил от скафандра нарукавное зеркальце и, просунув руку в узкое пространство между стенкой отсека и корпусом телескопа, с помощью зеркала попытался рассмотреть внешнюю часть прибора. Кое-что видно. Передал зеркало Георгию, он долго осматривал конструкцию.

- И как я раньше не догадался насчет зеркала, - сетовал Георгий о потерянном времени. - Алексей, там какой-то луч, мне кажется, он всему зло. Смотри правее - там светится яркая отполированная деталь, она бликует.

Мы доложили об этом на Землю. В Крымской обсерватории на макете солнечного телескопа проиграли варианты отказов и пришли к выводу, что наше предположение наиболее вероятно: система наведения телескопа работала не в расчетном режиме, солнечный "зайчик" сбивал с толку датчики, которые ориентировали следующее зеркало на него.

Бликующую поверхность на внешней стороне станции убрать нельзя, но выход из положения найти можно. Совместно с наземными специалистами выработали методику "обходного маневра". Последовательным поворотом станции вокруг осей нащупываем такое положение в пространстве, чтобы лучи Солнца, отразившись от поворотного зеркала, датчики которого мы отключили, попали на главное зеркало и были сфокусированы на щели спектрометра и визире.

Но сделать это было не так-то просто. За общим шумовым фоном от работы приборов и систем станции трудно уловить, включился двигатель ориентации зеркала или нет. Двигатели такого рода маломощные и работают бесшумно. Георгий так увлекся работой, что забыл про обед. На голодный желудок может испортиться настроение, а мне хмурый бортинженер не нужен. Разогрел тубу с борщом, взял хлеб и заставил Георгия перекусить. Георгий отблагодарил улыбкой.

После этого мы продолжили возню с двигателями, работающими по команде чувствительных датчиков зеркала. Маневры должны быть предельно аккуратными, двигатели включаем по секундомеру, но не слышно, как они включаются и выключаются. Тогда мы воспользовались... стетоскопом и, прижимая его к стенке отсека, прослушивали работу двигателей. Наконец нам удалось выставить станцию, а вместе с ней и зеркало в нужное положение.

Я услышал радостный возглас:

- Есть Солнце в визире! Алексей, я вижу его, вот оно какое здесь! Иди, посмотри!

Я поплыл, закрепился, заглянул в визир. В нем - красный диск и отчетливые темные линии - волокна. Только радости от этой картины было мало. Видно плохо, разобрать, кроме нескольких линий, ничего было нельзя.

Доложили на Землю, что телескоп заработал, но видно в него плохо. Земным специалистам причина была ясна - они с уверенностью предположили, что ухудшилась отражательная способность оптической поверхности главного зеркала. Дело в том, что космическую станцию окружало ионное облако, как и каждый летательный аппарат в ионосфере. Довольно быстро на оптические поверхности осаждаются тяжелые частицы, поверхность становится мутной и теряет отражательную способность. Преимущества наблюдений с орбиты быстро сводятся на нет.

Специалистам это было известно. Поэтому в нашей программе был предусмотрен эксперимент по обновлению отражающего слоя зеркал прямо в ходе полета станции. Никто в то время не проделывал ничего подобного. На Земле для этого применяют метод напыления металла в глубоком вакууме. Нам предстояло провести эту уникальную операцию по восстановлению главного зеркала солнечного телескопа на борту "Салюта-4". Ее осуществил Георгий Гречко. Технология процесса была не очень сложной. Помещенный перед зеркалом алюминиевый шарик расплавлялся с помощью вольфрамовой нити, по которой пропускался ток. Тем не менее все получилось как нельзя лучше: телескоп приобрел первоначальную остроту зрения.

- Алексей, вижу протуберанцы! Поймали мы его. Автоматика четко ведет Солнце, - радостно кричал Георгий. - Вижу один маленький протуберанец и другой оторвавшийся.

Протуберанцы - это плазменные фонтаны, бьющие с поверхности Солнца и поднимающиеся на гигантскую высоту. В Крымской астрофизической обсерватории, где мы проходили астрономическую практику, мы видели через традиционные земные телескопы эти взмывающие над поверхностью светила огненные струи протуберанцев, темные пятна на солнечном диске, вспышки и другие проявления "характера" нашего светила. Теперь мы наблюдали Солнце из-за пределов земной атмосферы, записывали спектрограммы в ультрафиолетовых лучах, львиную долю которых атмосфера задерживает в своей толще. Здесь же, на высоте 350 километров, в верхних слоях ионосферы, разреженность частиц такова, что даже глубокий вакуум, получаемый в земных условиях техническими средствами, намного плотнее.

Мы выполнили всю программу работы с солнечным телескопом, получили богатый научный материал, обеспечили работу на телескопе следующей научной экспедиции П. И. Климука и В. И. Севастьянова. Мы испытывали глубокое удовлетворение от того, что, по существу, "спасли" эксперимент, сорвавшийся было не по нашей вине, провели первую большую работу по ремонту техники в космосе.

Академик А. Б. Северный с удовлетворением отмечал: "Мне неизвестно, чтобы спектры протуберанцев в ультрафиолетовой области были получены когда-либо и кем-либо до сих пор. За время работы первой и второй экспедиций на "Салюте-4" в нашем распоряжении оказалось около двадцати таких спектров. Они позволили выявить очень интересные различия в излучениях активной и спокойной областей Солнца. Уверенная работа космонавтов с непростой астрофизической аппаратурой показала, что их подготовка в нашей обсерватории принесла свои плоды".

Проведенная нами операция по нанесению нового покрытия на оптические поверхности зеркал заинтересовала технологов. После этого заговорили о необходимости более обстоятельных экспериментов на орбите. Метод нанесения пленочных покрытий с использованием естественного вакуума в условиях невесомости сулил возможность восстанавливать и обновлять защитные покрытия на космических объектах, причем покрытия не только металлические, но и полимерные. Появлялась возможность создания пленочной технологии для промышленного изготовления на орбите пленочных полупроводников и интегральных схем. Спустя некоторое время космонавты В. Ляхов и В. Рюмин на борту станции "Салют-6" получили первые образцы тонких металлических покрытий, качество которых превосходило земные, а чуть позже тот же В. Рюмин вместе с Л. Поповым продолжили эксперимент, усовершенствовав установку для нанесения пленок на разные покрытия.

Земная атмосфера является также мощной преградой и для рентгеновского излучения, которое генерируется многими объектами во Вселенной. Долгое время о его существовании ученые не подозревали, а когда оно было открыто примерно четверть века назад, то кое-кто из астрофизиков принял сообщения об этом за очередную гипотезу. Сейчас уже известны сотни источников рентгеновского излучения, но сами источники пока остаются астрономическими загадками. Разобраться с Земли в них, видимо, до конца невозможно, настолько ослабленными приходят на поверхность планеты остатки рентгеновских волн. На орбите же рентгеновские излучения можно регистрировать во всей их полноте. В полете мы провели несколько циклов исследований рентгеновского излучения объектов Галактики.

Ночная птица филин дала название нашему рентгеновскому телескопу-спектрометру, предназначенному для регистрации жесткого рентгеновского излучения в диапазоне от 1 до 60 ангстрем. Для точной привязки прибора к определенному объекту в состав "Филина" входят два оптических звездных фотометра, а для предохранения прибора от прямого попадания света Солнца и Луны - особые датчики, оберегающие рентгеновские приемники от перегрузки и своевременно отключающие их. "Филин" может работать в автоматическом режиме, "просматривая" последовательно полосу космического пространства в поисках рентгеновских источников. При помощи "Филина" мы проверили несколько участков звездного космоса на наличие рентгеновских источников, получили спектры интересующих астрофизиков объектов, в том числе остатков сверхновой звезды в Крабовидной туманности, вспышку которой наблюдали в 1954 году, источников в созвездиях Геркулес, Скорпион, Персей. Думается, что создатели "Филина" не зря дали ему такое имя: телескоп действительно хорошо видел в бездонной темноте космоса, зарегистрировал ряд неизвестных ранее рентгеновских звезд и звездоподобных образований.

Для регистрации "мягкого" излучения с длиной волны от 44 до 60 ангстрем на борту был установлен рентгеновский телескоп с автоматической системой управления и астроориентации РТ-4. Мы его использовали для работы с источниками рентгеновского излучения, когда нужно было делать прицельные снимки. Так мы сфотографировали остатки сверхновой в созвездии Тельца.

Один из редких рентгеновских источников, видимых визуально, - звезда Ригель, как называют ее астрономы - "голубой гигант". Ригель, самая яркая звезда в созвездии Орион, хорошо видна на звездном небосклоне в нашем Северном полушарии. Наводя РТ-4 на Ригель, мы проводили исследование его рентгеновского излучения.

Выполнять астрофизические эксперименты было хотя и трудно, но увлекательно. Телескопы, установленные на борту "Салюта-4", исключительно "умные" приборы, совершенные. Чтобы навести их на нужный объект, можно "прицелиться", управляя всей станцией, как мы делали это с солнечным телескопом. Рентгеновский телескоп мы наводили иначе: сначала выполняли грубую, примерную ориентацию, а затем автономная система наводки телескопа направляла его на цель сама, включала режим стабилизации, и прибор надежно "держал" звезду в поле зрения.

Астрофизическое оборудование позволило собрать богатую научную информацию. Мы изучали также космическое излучение в целом. Космические лучи - это заряженные частицы, обладающие высокой энергией. Их природа изучена недостаточно. Известно, что основную часть космических лучей составляют протоны, а также более тяжелые частицы, вроде ядер дейтерия, легкого изотопа гелия, лития, бериллия и других элементов. Остается загадкой, как этим частицам удается сохранить высокую энергию, пролетев расстояния в многие световые годы. Лучи из этих частиц опасны для живого, но земная атмосфера надежно укрывает от них.

В перерывах между астрофизическими наблюдениями, а вернее, параллельно с ними, мы проводили эксперименты по другим разделам программы полета. На станции действовала целая биологическая лаборатория.

Циолковский считал, что в длительном космическом полете обеспечить экипаж кислородом и пищей могут только растения. Он полагал, что невесомость должна благоприятствовать развитию растений. Как же в действительности влияет невесомость на живые организмы, растения, на животных? Практическая космонавтика с первых лет ставит эксперименты, чтобы найти ответ на эти вопросы. Наша биологическая программа исследований логически продолжила поиски. Были проведены интересные опыты - с микроорганизмами, насекомыми - плодовой мушкой дрозофилой, водными животными, растениями.

Больше всего радости доставлял нам "космический огород", расположенный на потолке переходного отсека. В искусственную почву были посажены семена обыкновенного гороха. Он быстро дал зеленые росточки и с этого момента стал нашим любимцем. Конечно, понятно, почему нам было приятно возиться на нашем "огороде". Один вид зеленых ростков напоминал нам о родной Земле, о ее садах. Когда летаешь неделя за неделей в чуждой всему живому среде, когда чувствуешь себя придатком (хоть ты и пилот) технически совершенной машины, от исправного состояния которой целиком зависти твоя жизнь, при виде зеленого росточка становишься сентиментальным. Да, пожалуй, это скорее не сентиментальность, а естественное проявление тяги любого человека к природе.

И вот наши зеленые друзья на "грядке" начали чахнуть. Питательный раствор подаем в избытке, как положено по предписанию, горох гибнет, а Земля твердит свое: "Работайте по методике, по инструкции!"

Но ведь не всегда избыток влаги и питательных веществ полезен. Поэтому мы, обсудив создавшееся положение на "грядке", решили методику нарушить: установили зажим на резиновой трубочке, подающей питательную жидкость, и время от времени прекращали ее подачу к растению. В общем, посадили на ограниченное питание. Смотрим - горох стал оживать, стебель на глазах набирал силу, листочки позеленели. Мы даже установили соревнование между собой: кто первый обнаружит, что горох пора поливать?

Однажды, проводя сложный эксперимент в переходном отсеке, мы зашторили все иллюминаторы и выключили свет на несколько часов. Включив после окончания эксперимента электроосвещение, мы едва не испытали горестное чувство: стебельки гороха поникли и поблекли, листочки сморщились. И вот на наших глазах горох ожил, поднимая стебли и расправляя листочки, прямо как бутоны цветов на Земле при восходе Солнца.

На Земле растения тянутся к свету. В невесомости - тоже. Но сначала проросшему зерну надо зацепиться корешком за почву. Возможно, в земных условиях семена растений ощущают гравитацию и корешок устремляется именно по направлению сил тяготения. К тому же там, внизу, вода. А вот в невесомости беленький корешок, выпущенный из горошины, не сразу зацепляется за ионитовую почву, извивается, искривляется, пока случайно не попадет кончиком в поры космической почвы. Не найдя в воздухе питания, растение начинает "ориентироваться" и внедряться корешком в почву, пропитанную питательным раствором. Следующие корешки этой же горошины уже не выходят на поверхность, а растут в сторону, противоположную стеблю.

Потом, на Земле, объяснилась причина, по которой к растениям поступала излишняя влага. Оказалось, что пористая почва чрезмерно насыщается ею, потому что вода в условиях невесомости ведет себя в капиллярах иначе. Как мы ни старались, из тридцати шести горошин хорошо проросли и дали урожай только три. "Урожай" - сочные зеленые побеги, прошедшие почти все стадии вегетации, - мы законсервировали и привезли на Землю вместе с кинолентой, где зафиксированы последовательно все стадии эксперимента.

Почему для, экспериментов был выбран именно горох? Потому что его растение - излюбленный ботаниками и биологами объект, изучаемый столетиями. Следующая экспедиция на "Салюте-4" - П. Климук и В. Севастьянов - продолжила эксперимент "Оазис" по выращиванию гороха в условиях невесомости. Их результаты также были противоречивыми. Тонкий анализ привезенных образцов в лаборатории физиологии растений показал, что горох, по-видимому, в условиях невесомости не может развиваться нормально.

Эксперименты по выращиванию гороха и других растений продолжаются в последующих космических полетах. Конечно, растения появились на борту орбитальных станций не только и не столько для того, чтобы своим видом радовать глаз космонавтов, напоминая им о родной планете. Цели эти гораздо более существенные. Кроме того, что выясняются закономерности, свойственные всему живому, биологи изыскивают пути, чтобы создать на космическом корабле земные условия - с замкнутым циклом жизни, системой круговорота веществ, выполняющей функции земной биосферы. "Тогда не придется более расходовать запасов кислорода и пищи, - писал К. Э. Циолковский, - избыток растений нам даст и то и другое. Все наши выделения и отбросы также целиком будут поглощаться. Мы будем брать от растений столько же, сколько и давать им".

Возможно ли осуществить идею оранжерей в длительном космическом полете, обеспечить круговорот веществ? Будущее покажет. Во всяком случае, эксперименты только начинаются, и биологи очень горячо и серьезно работают над путями осуществления этой идеи.

Биологическая программа предусматривала проведение эксперимента в приборе "Биотерм" - малогабаритном термостате, в котором содержались при оптимальной температуре мухи дрозофилы. Мы получили два поколения насекомых. Была выполнена также целая программа биохимических экспериментов с микроорганизмами и культурами живой ткани. Биологические эксперименты в космосе продолжаются. Их цель - выяснить, как влияют на живые организмы, в том числе на растения и микроорганизмы, невесомость, изменения биоритмов и магнитного поля, галактическое излучение и солнечная радиация. Необходимо понять общие закономерности, свойственные всему живому, зависимость жизни на Земле от космических факторов, проследить влияние космоса на живой организм во всей полноте - от функционирования клетки до сложной психической и нервной деятельности человека.

...В научно-фантастических романах когда-то писали, что с высоты в несколько сотен километров Земля выглядит безжизненно, что невооруженным глазом обнаружить следы деятельности человека трудно. Теперь мы знаем, что это не так: космонавты видят города, дороги, возделанные поля, плотины, пожары... Вдоволь насмотреться в иллюминаторы еще ни одному космонавту не удавалось - зрелище нашей планеты слишком прекрасно, чтобы надоесть. Вот только сплошная облачность над большими районами земной поверхности докучает. Мы летали зимой, поэтому многие районы нашей страны были закрыты подолгу облаками. Особенно мало мы наблюдали Сибирь: огромный циклон, пришедший к берегам Байкала, по-видимому, с Тихого океана, надолго укрыл огромную территорию до самого Урала.

Особенно скучаем по Земле в конце полета. Чуть ли не три четверти трассы полета проходит над водой, поэтому все больше хочется смотреть на твердую Землю. Немного наскучил Тихий океан - летишь над ним, теряя из виду берега, чтобы его пересечь, и полчаса мало... Зато как радуют очертания суши, особенно родной страны, ее морей, рек. Волгу узнаю сразу, как на карте, да и видно ее всю сразу, от истоков до устья, если смотреть в два иллюминатора сразу. Да что Волга - вся Европа видна целиком, от Пиренеев до Скандинавии, от Балтики до Черного моря и Каспия.

Любоваться Землей из космоса - большое удовольствие, но дело страдать не должно. У нас целая программа фотосъемок земной поверхности. Орбитальная станция позволяет вести фотографирование на широкой технической основе, с применением различной аппаратуры, оптики, фотопленок, кинокамер. Можно держать под долговременным наблюдением одни и те же объекты, выбирать оптимальные атмосферные и оптические условия.

Фотографирование земной поверхности - одна из первых профессий, освоенных космонавтами. Они фотографировали Землю еще во время полетов на "Востоках". Научная и практическая ценность снимков превзошла все ожидания. Космическая высота дает возможность увидеть обширные участки земной поверхности, получить целостное изображение огромных геологических структур, чего нельзя сделать с самолета. Это позволяет выделить главные, порой скрытые черты строения земной коры в целом регионе. Именно при помощи космических фотоснимков был получен вывод о том, что Уральские горы заканчиваются на юге не там, где мы привыкли это видеть на картах. Теперь геологи утверждают, что подвижная система разломов и смятий Уральской складчатой системы продолжается через пустыни Средней Азии вплоть до Персидского залива. Парадоксально, но это так: чем выше точка наблюдения, тем глубже просматривается строение земной коры.

На космических снимках геологи увидели, что Средняя Азия и Кавказ, например, рассечены крупными тысячекилометровыми тектоническими швами. Именно в районе этих швов расположены нефтегазовые месторождения. Изучая космические снимки, геологи обнаружили, что в точках пересечения тектонических разломов расположены известные месторождения металлических РУД, возле гигантских глубинных трещин находятся угольные месторождения. Было обнаружено немало других любопытных совпадений. Выходит, на обзорных снимках можно распознать различные геологические образования, во многих случаях космические фотографии помогают понять, как происходило формирование тектонических структур.

Не только геологам нужны космические снимки земной поверхности. Их ждут гляциологи, причем они требуют локальных снимков, чтобы можно было выделить мелкие детали, важные для оценки режимов и водных запасов в заснеженных долинах, на ледниках, в реках и озерах. Детальные снимки нужны картографам. Причем фотосъемки, сделанные с орбиты примерно за пять минут, по объему информации равны двум годам аэрофотосъемочных работ с самолета.

При помощи космических фотографий почвоведы уточняют почвенные карты, изучают структуры почвенного покрова, территориальные сочетания различных почв, распространенность засоленных почв. Снимки с орбиты помогают выяснить возможности использования земель, определить состояние посевов, составить карты межхозяйственного землеустройства районов и областей. Взгляд с космической высоты помогает выявить просчеты в проведении мелиоративных работ, допущенные нарушения сбалансированного за столетия природного режима грунтовых и поверхностных вод, снимки дают ценный материал для проведения мелиоративных работ и организации надзора за их результатами.

Космическое фотографирование необходимо и специалистам многих других отраслей народного хозяйства: лесоводам, работникам животноводства и рыболовного флота, проектировщикам электростанций и транспортных магистралей, наконец, сейсмографам и метеорологам...

Фотографирование земной поверхности с орбиты - увлекательное занятие, но это и очень напряженная работа. Во время съемок работает до 25 различных приборов и фотографических устройств, снимки делаются на различные типы фотопленок, одновременно фиксируются спектрограммы. Применяются сменная оптика и светофильтры. А каждая секунда на учете, промедлил - и под тобой вместо Кавказа уже Мангышлак... Приходится крутиться как белка в колесе.

Нами было впервые осуществлено фотографирование в зимнее время земной поверхности на территории Средней Азии, Казахстана, юго-запада европейской части СССР и других районов страны. Мы испытывали удовлетворение, занимаясь фотографированием с борта орбитальной станции еще и потому, что полученные результаты нужны не только науке, но и непосредственно используются в народном хозяйстве.

Мы охотно брали в руки и обычные фотокамеры, снимали друг друга и на кинопленку. Конечно, не для развлечения. Собирали материалы о деятельности человека в условиях невесомости, о ее влиянии на состояние космонавта.

Надежно работала система жизнеобеспечения станции. Блоки регенераторов, пропуская через себя воздух, обогащали его кислородом и одновременно поглощали углекислый газ и другие вредные примеси - аммиак, сероводород. Состав воздуха контролировался при помощи шести газоанализаторов. Если содержание вредных примесей превышало норму, начинал мигать соответствующий транспарант и раздавался звуковой сигнал, чтобы мы могли вмешаться и поправить дело. Давление воздуха поддерживалось на уровне от 760 до 830 миллиметров ртутного столба, в пределах нормы было парциальное давление кислорода и углекислого газа. Температура воздуха - от 20 до 23 градусов.

Мы постоянно ощущали обостренное внимание к нашим персонам со стороны медиков. Они не были так снисходительны к вопросам нашего здоровья и самочувствия, как мы сами. Даже в первые дни полета мы чаще всего сообщали на Землю: "За нас не беспокойтесь, чувствуем себя нормально". Но Земля пристально следила за нами и многое знала лучше нас. Имелось несколько каналов контроля за нашим самочувствием. Один из очень важных - радиопереговоры. Среди тех, кто постоянно слушал нас, был психоневролог. Он проводил психолингвистический анализ речи, то есть по интонации, темпу, ритмике фраз оценивал наше самочувствие и уровень работоспособности.

Медики анализировали также эффективность выполнения нами программы полета и отдельных экспериментов; по ходу дела они могли судить о нашем самочувствии. Их интересовали и параметры, характеризующие работу системы жизнеобеспечения и состояние микроклимата внутри станции. Но главную роль в осуществлении медицинского контроля и оценке состояния здоровья космонавтов выполняла уникальная регистрирующая медицинская аппаратура, например, прибор "Полином", с помощью которого можно было регистрировать более двух десятков различных физиологических показателей, обеспечить получение большого объема медицинской информации, дать разностороннюю оценку функции сердечно-сосудистой системы. В зависимости от этапа полета и программы медицинский контроль проводился непрерывно или периодически. На активных участках полета - при выведении на орбиту, на этапе сближения, причаливания и стыковки, когда экипаж находился в скафандрах, осуществлялся непрерывный медицинский контроль. В течение всего полета мы общались с врачами обычно дважды в сутки. Во время сеансов связи регулярно сообщали о своем самочувствии. Вопросы были сведены в специальную таблицу: нет ли головной боли, простудных явлений, какова продолжительность сна, не тревожат ли неприятные ощущения...

Врачи постоянно получали телеметрическую информацию. Дважды в сутки с орбиты передавались электрокардиограммы, данные о сокращениях сердечной мышцы и пневмограммы - сведения о частоте дыхания. На Земле они сразу расшифровывались. Для нас это было довольно хлопотное дело. Утром и вечером мы надевали специальный медицинский пояс с датчиками и во время сеансов связи во время прохождения зоны радиовидимости подключались к специальным медицинским колодкам. По радиотелеметрической линии связи медицинская информация передавалась на Землю. Медицински контроль проводился как в состоянии покоя, так и под нагрузкой на велоэргометре. До начала сеанса надо было протереть салфеткой тело, смазать датчики специальной токопроводящей пастой, надеть медицинский пояс, проверить электропроводимость датчиков и за пять минут до регистрации параметров начать вращать педали велоэргометра. Процедура несложная, но порой так закрутишься, что до начала сеанса провести ее не успеваешь, делаешь все во время сеанса радиосвязи.

Медики внимательно наблюдали за нами, но любезностями нам не докучали. Для них главное было получить от нас нужную информацию, а что там и как, мы не знали - сведений о полученных параметрах они нам не расшифровывали, да и мы их не спрашивали.

Так постепенно у нас с Георгием сложилось отчасти превратное представление о бдительности наших врачей. Ежедневно, кроме объективного медицинского контроля, мы должны были дважды в сутки проводить самоконтроль с записью параметров в таблицу и эти данные передавать на Землю. Чтобы осуществлять самоконтроль в условиях невесомости, нужно немало времени, а у нас, особенно в первые дни, был жуткий цейтнот. Практически по всем операциям мы не укладывались в хронометраж, рассчитанный на Земле. При самоконтроле же необходимо выполнить два десятка операций: измерить кровяное давление, подсчитать пульс, замерить окружность бедра, предплечья, шеи, дать сведения о недомоганиях, посещениях туалета и так далее... Все это надо записывать в таблицу.

И вот мы, в расчете на доверие к нам врачей, решили "рационализировать" этот процесс, чтобы сэкономить время для технических экспериментов. Если в момент передачи сведений на связи находился я, то я же и составлял таблицу самоконтроля на двоих.

- Жора, у тебя сегодня какое давление, верхнее и нижнее?

- Запиши, - отвечает Георгий, - верхнее на десять миллиметров ртутного столба выше вчерашнего, нижнее - на пять. Окружность шеи и бедра плюс-минус...

Но, конечно, мы понимали, что данные должны соответствовать действительности. Поэтому решили: запросить у врачей данные, полученные ими по телеметрии. А назавтра мы внесем их в таблицу.

На первом же сеансе связи попросили "Зарю":

- Передайте нашу просьбу медикам: не могут ли они сообщить нам объективную характеристику нашего самочувствия, скажем, давление, частота пульса и прочее? Все же у них информации с датчиков больше, чем у нас...

"Заря" сделала паузу, видимо, оператор совещался с врачами. И вот, вместо ответа на нашу просьбу, на борт последовало:

- "Зениты", передайте радиограмму по форме номер такой-то!

То есть от нас потребовали передать таблицу медицинских параметров, полученных в процессе самоконтроля. Мы, не чувствуя подвоха, продиктовали данные составленной нами "изобретенным" методом таблицы. Ответа долго ждать не пришлось:

- "Зениты", скажите время и дату заполнения вашей таблицы.

Время заполнения, которое мы сообщили, соответствовало действительности. Но последовал и второй вопрос:

- А когда в действительности вы делали замеры кровяного давления?

Вот тут-то мы поняли, что попались.

- "Зениты", ваши данные по давлению резко расходятся с нашими. - В голосе оператора слышались недоумение и укоризна. - Необходимо более внимательно относиться к самоконтролю. Ваши данные - четырехдневной давности. Как поняли, "Зениты"?

Так доктора разоблачили нашу уловку. Пришлось исправляться и в дальнейшем быть исполнительными, аккуратно выполнять все процедуры по самоконтролю, предписанные медиками.

В нашей программе были предусмотрены специальные медицинские дни. Все шестнадцать часов бодрствования мы были объектами медицинских исследований. Проснувшись, нужно было тут же закреплять на себе датчики и записывать их показания на магнитофон. В течение всего дня вертишься буквально как волчок, чтобы все успеть выполнить, в течение смены сделать девять регистраций различных параметров, передать их на Землю по каналам телеметрии и записать на магнитофон. Причем некоторые эксперименты выполнялись только вдвоем. Одновременно нужно принять несколько десятков различных радиограмм, осмыслить их, принять соответствующие решения и их выполнить. При этом мы не забывали, что мы в космосе и станция нуждается в контроле и управлении. В результате в медицинские дни общее число экспериментов и крупных операций по пилотированию станции набиралось более двадцати на одну смену.

Да, в те временные нормы, которые отводились на медицинские эксперименты, трудно было уложиться. Ведь они были установлены на основании хронометража, проведенного на Земле, и не учитывали космическую реальность. Датчиков всевозможных множество, значит, много и соединительных проводов, которые в условиях невесомости ведут себя как живые: скручиваются самопроизвольно, сворачиваются в шевелящийся клубок, опутывают с ног до головы. Борешься с ними, как Лаокоон со змеями, разбираешься в хитросплетениях, а время, отведенное на подготовку, уже ушло. Из каких резервов его брать? В медицинские дни мы всегда были в цейтноте. Поэтому, если честно признаться, не любили мы эти дни, ворчали на врачей, хотя в общем-то понимали, что эти данные необходимы для будущих полетов, и добросовестно их выполняли.

После полета я знакомился с результатами медицинских исследований, которые выявили индивидуальные особенности адаптации организма, и в частности сердца, к условиям невесомости. С удивлением узнал, что мое сердце приспособилось к невесомости не сразу, период адаптации продолжался более двух недель. Это показалось мне странным, потому что я почувствовал себя уверенно значительно раньше. Еще более удивил меня тот факт, установленный медицинскими исследованиями, что у Георгия Гречко сердце адаптировалось в полете быстрее и вообще его организм реагировал на невесомость более адекватно, чем мой. Мне же казалось, особенно в первые дни полета, что я привыкал к невесомости быстрее и менее болезненно. Это мое субъективное ощущение в полете не было подтверждено объективными показаниями. Пожалуй, медицина все-таки права, период реадаптации к земной тяжести показал это. Его я переносил несколько труднее, чем Георгий.

Об одном эксперименте мне хочется рассказать поподробнее.

Сколько нужно человеку воды? В космическом полете на каждого члена экипажа необходимо иметь два литра в сутки. На двух человек, отправившихся в месячный полет, нужно, выходит, 120 литров. Теперь полеты продолжаются до полугода и даже года. Но это еще, как говорится, не проблема. Люди продолжают упорно мечтать о полетах к другим планетам. Как же обеспечить экипаж важнейшим жизненным ресурсом - водой? Ибо нельзя до бесконечности увеличивать полезную нагрузку, выводимую на космическую орбиту. На каждую тонну полезного груза приходится 30-50 тонн ракеты- носителя. Другими словами, на килограмм груза приходится несколько десятков килограммов топлива. Выход есть, он подсказан учеными давно: регенерация воды, ее круговорот на борту космического корабля.

Но этот выход из положения очень прост только теоретически. На практике осуществить его нелегко. Не так трудно собрать влагу, которую выдыхают космонавты вместе с воздухом и испаряют через кожный покров. Большая часть жидкости, потребляемой человеком, выделяется именно через кожу и при дыхании. Куда более трудная задача заключается в регенерации собранной воды, полной очистке ее от всевозможных примесей. В тот период, когда подготавливался наш месячный полет и другие, более длительные экспедиции, уже было ясно, что снабжать корабли запасами воды в сотни литров просто нерентабельно, поскольку установка по добыче воды из отходов жизнедеятельности человека весит значительно меньше, чем общее количество воды, полученной с ее помощью. К моменту нашего полета было разработано несколько систем регенерации воды из конденсата. Одну из этих систем нам довелось испытывать в нашем полете.

Расскажу о принципе деятельности системы регенерации воды из конденсата - СРВК. Испарения осаждаются в холодильно-сушильном агрегате при прохождении через него потока насыщенного влагой воздуха. Эта влага с помощью насосов откачивается и прогоняется через воздухоотделитель. Дальнейший ее путь - через систему фильтров, очищающих воду от взвешенных нерастворимых частиц, затем через систему регенераторов, где происходит поглощение химических и биологических веществ. Полученная дистиллированная вода еще не пригодна для питья, так как она не содержит в себе необходимых минеральных солей. Такую воду пить нельзя, она будет интенсивно вымывать соли из организма и другие необходимые для обмена вещества.

Вода становится пригодной к употреблению только после прохождения через специальный патрон с определенным составом солей, в результате она обогащается ими до нужных концентраций и поступает в баллон для питьевой воды или емкость для технических нужд. Это решает анализатор, контролирующий качество полученной воды. Вода, предназначенная для питья, не должна иметь вредных примесей или запахов. Малейшие отклонения от нормы - и анализатор перекрывает доступ в питьевой баллон и направляет воду в техническую емкость. Анализатор выдает на пульт космонавта соответствующий сигнал: "Вода пригодна для питья" или "Вода непригодна для питья".

Начало эксперимента было назначено на семнадцатые сутки полета. Мы включили СРВК и уже на следующий день получили первую порцию питьевой воды. Кому первому попробовать?

По моим понятиям, первым должен был быть командир. Я уже был готов приступить к опробованию влаги "небесного происхождения", как вдруг во время очередного сеанса связи с Землей получаем телеграмму следующего содержания: "Разрешаем приступить к приему регенерированной воды "Зениту-2", "Зениту" приступить к приему через пять суток". Телеграмму принимал я. Почувствовал неловкость - я сам не хотел бы заставлять бортинженера первым пробовать эту неизвестную воду, толкать его на какой-либо риск, хотя бы и пустяковый. Но телеграмму показывать надо.

- Смотри, Георгий, - улыбаясь, говорю бортинженеру, - тебе доверяется почетная миссия - первому приступить к дегустации "космического напитка". Видимо, вкус у тебя тоньше, чем у меня...

И подаю ему листок с телеграммой. Земля, видимо, решила, что если и будут расстройства, то не у обоих сразу. Впрочем, у нас не было колебаний или "страха неизвестности": регенерированную воду мы уже пили на Земле в период подготовки.

Но, конечно, по чисто психологическим причинам, Георгию пришлось сделать над собой некоторое усилие. Все-таки вода не родниковая, а полученная путем переработки конденсата. Как-то сработала система анализа и сигнализации... На всякий случай Георгий запасся антибиотиками и приступил к делу. Слил несколько литров в бак для конденсата, чтобы промыть трубопроводы. Подготовил мундштук, надел на шланг, нажал кнопку. Вижу, как жидкость перемещается по прозрачному шлангу. Георгий сделал глоток, другой и остановился.

- Ну как, Жора?

Жора молчит, сосредоточен, перевел дыхание. Наблюдаю за мимикой его лица. Он внешне спокоен, но на лице кое-что можно прочитать: решимость испытателя сменяется выражением человека, проглотившего что-то невкусное.

- Говори же, вкусная или нет? - нетерпеливо спрашиваю у бортинженера.

Наконец Георгий ответил, что он вообще-то пил воду лучше этой. Стал хвалить воду, привезенную нами с собой, консервированную серебром. Земная вода, вкусная, прохладная, без запаха, одним словом, родниковая.

Я понял его так, что в данный момент жажды он не испытывает. Я выразил надежду, что Георгий привыкнет к новому напитку, и попросил его не слишком налегать на питье, чтобы осталось и мне попробовать. Георгий в ответ заверил меня, что не было еще такого случая, чтобы он обделил друга и командира, и через пять дней он выдаст мне мою долю до капли и даже может уступить и свою. На что я ответил, что вполне буду удовлетворен своей порцией, а зариться при этом еще и на его паек было бы с моей стороны не по-товарищески.

На другой день поймал горящий взгляд Георгия в тот момент, когда я пил из бачка земную серебряную воду. Я чуть было не поперхнулся. После этого я пореже подплывал к бачку с водой и старался утолять жажду в те моменты, когда Георгий этого не видел.

Но Георгий уже без боязни принимал регенерированную воду, и настроение у него не портилось. Видно, "адаптировался".

- Как дела, Георгий?

- Все нормально, Алексей.

Я и сам вижу, что все нормально. А через пять дней и я "причастился" к эксперименту, попробовал этой синтетической водицы. Сначала холодной, потом горячей. После родниковой влаги пить воду с привкусом пластмассы не очень-то приятно, желудок принимает ее с протестом. Но я привыкну. Обжигая руку о металлический наконечник, на который надет загубник, пью горячую космическую воду - на глазах у Георгия. А он даже не улыбается. Теперь до конца полета мы будем припадать к этому источнику, чтобы утолить жажду в нашем долгом путешествии.

Регенерированная вода оказалась вполне пригодной для питья. В одном из телевизионных репортажей с борта орбитальной станции мы рассказывали телезрителям о системе регенерации воды из конденсата и похвалили новинку. Она работала на нас всю вторую половину полета, мы получили большой резерв воды на борту, что позволило смягчить жесткий режим экономии. Горячая регенерированная вода применялась нами для приготовления сублимированной (обезвоженной) пищи. Георгий продемонстрировал телезрителям процесс получения мороженого из сублимата.

В следующей экспедиции на "Салюте-4" П. Климук и В. Севастьянов продолжили испытания системы регенерации воды. Она работала безотказно. С тех пор эта система стала штатной на последующих орбитальных станциях.