Глава 13. Особое задание

Советские и американские космонавты 
полетят в космос, чтобы осуществить 
первый в истории человечества крупный 
совместный научный эксперимент. Они 
знают, что оттуда, из космоса, наша 
планета выглядит еще более прекрасной, 
хотя и небольшой. Она достаточно велика, 
чтобы мы могли жить на ней в мире, 
но слишком мала, чтобы подвергать 
ее угрозе ядерной войны.

Л. И. Брежнев

- Ну что, Алексей, справишься? - Шаталов внимательно посмотрел на товарища.

- Надо справиться, Володя. Ты же сам говоришь - особое задание.

- С чего начнешь?

- Уже начал. Изучаю биографии.

- Там есть одна интересная деталь: американцы включили в основной экипаж Дика Слейтона. На день старта ему исполнится пятьдесят один год.

- Меня это тоже удивило.

- Ты разберись. И что бы ни случилось, помни: это полет мира. И нам, космонавтам, свою работу на Земле и в космосе нужно выполнить безупречно.

- Я понял. Сделаю все возможное и чуточку больше.

- Мы верим тебе, Алексей. И Кубасову верим.

- Я пойду?

- Счастливо.

Они крепко пожали друг другу руки, и это пожатие напоминало молчаливое напутствие перед дальней дорогой, которая предстояла лишь одному из них, но фактически оба собирались пройти по ней от первой до последней версты. Дорога эта была долгой и необыкновенно трудной. Андриян Николаев правильно сказал, что все они переживают свой полет трижды. Когда готовятся к нему. Когда уходят к звездам. И наконец, когда подводят итоги. И космос снова встает перед глазами, и куда-то вдруг исчезают обычные сны, а вместо них ночами приходят яркие, тихие, неземные элегии.

- Леша, - Николай Рукавишников вышел из парадной их дома-башни и стоял, ждал Леонова, - хочешь вырву из хорошего текста четыре прекрасных строки?

- Какие строки? - не понял Леонов.

- Передающие состояние твоей души. Вот послушай:

 И все равно под небом низким 
 Я вижу явственно, до слез,
 И желтый плес, и голос близкий,
 И шум порывистых берез.

- Хитрющий ты, Коля, - засмеялся Леонов. - И строки твои хитрющие.

- Не мои - Николая Рубцова. Стихотворение "В минуты музыки".

- Дашь почитать?

- Будешь пятым в живой очереди. После Жоры Шонина.

В хорошем настроении Леонов поднялся к себе в квартиру, неторопливо переоделся, направился в кабинет. На столе лежали три фотографии. Три американских астронавта смотрели со снимков. Вглядываясь в их лица, он пытался припомнить все, что знал об этих парнях. С ними, видимо, придется съесть на Земле пуд соли, прежде чем международные экипажи встретятся на орбите, - три года им отводится на подготовку к старту. За это время советские космонавты должны выучить английский язык и в совершенстве освоить американский "Аполлон". Отшлифовать до автоматизма операцию перехода из корабля в корабль и выработать мгновенные рефлексы примерно на полторы тысячи нештатных, аварийных ситуаций. Сотни раз им придется облачаться в скафандры и неделями не выходить из тренажеров, проигрывая на Земле все этапы полета.

То же предстоит и американцам. Только учить они будут русский язык, а осваивать - советский "Союз". Все действия экипажей - по минутам и секундам - будут расписаны в семикилограммовой рукописи в две с половиной тысячи страниц. И каждый пункт этой рукописи астролетчики обязаны выполнить на "отлично". Без психологического контакта, просто без человеческого понимания это невозможно. Но как преодолеть психологический барьер, как растопить старый лед холодных отношений, как найти общий язык? Тысячи "как" мучили в тот первый день подготовки к старту советского космонавта Алексея Леонова, и ни на один вопрос астролетчик не находил однозначного ответа.

Он взял фотографию Томаса Стаффорда - командира "Аполлона" - и давние события снова ожили в памяти. Тогда, несколько лет назад, американский астронавт - высокий, лысый, подтянутый - впервые приехал в Звездный. Его тепло встретили, показали технику, тренажерные комплексы. Американец осматривал все с непосредственным любопытством, много спрашивал, мало говорил, и трудно было понять его отношение к увиденному, его реакцию.

Советские космонавты Алексей Леонов к старту готов

Советские космонавты Валерий Кубасов к старту готов

- Сколько часов нужно тренироваться вашим космонавтам, чтобы успешно осуществить стыковку? - спросил Стаффорд, когда его познакомили с тренажером. Андриян Николаев назвал цифру.

- О, это очень много, - неожиданно прокомментировал гость. -

Большие расходы, силы.

- Мы всё любим делать обстоятельно, по-русски, - улыбнулся Николаев.- Речь идет о безопасности человека. - И, в свою очередь, поинтересовался:- А сколько вам нужно тренироваться, мистер Стаффорд, чтобы освоить этот тренажер?

- Два - четыре раза, - невозмутимо, с некоторым превосходством ответил американец.

- Хотите попробуем?

Отступать было некуда. Они забрались в аппарат, и бригадный генерал, обливаясь потом, уже через час, наверное, проклинал излишнюю самоуверенность - стыковки не получалось. Так, что-то отдаленное. Но Николаев, кажется, забыл о времени, весь ушел в работу, мягко и неназойливо демонстрируя представителю НАСА технику пилотирования, рассказывая об особенностях и достоинствах советской техники. Как-то незаметно они перешли на "ты", и космонавт, заканчивая очередное объяснение, говорил:

- Попробуй еще раз, Том.

- О'кей, - отвечал Стаффорд и включал приборы.

Наконец ему удалось загнать силуэт орбитальной станции почти в центр перекрестья на визире, и инструкторы у пультов, обычно выводящие за такую работу жирный "неуд", на этот раз улыбнулись. Стаффорд засмеялся:

- Получается... обстоятельно!

- О'кей, - кивнул Николаев. - Еще немного потренируешься, и будет совсем отлично.

- Давай... потренируешься... завтра, - пошел на компромисс Стаффорд. - Другой раз.

На следующий день они работали в тренажере корабля "Союз", работали долго, обстоятельно. Стаффорд был серьезен и сосредоточен. Он осваивал космическую технику, совсем не похожую на американскую, со своими особенностями, сложностями, и эта техника была отличной. За великолепными приборами и системами чувствовались люди, их создавшие. Люди, запустившие в космос первый спутник. Люди, отправившие Гагарина к звездам. Они любили все делать прочно, на совесть, и Стаффорд во время своего первого визита понял: с русскими нужно держаться естественно и просто. Глупо бравировать. Советские "Союзы" ничуть не хуже, а во многом даже лучше американского "Аполлона". Вычислительная техника и тренажерные комплексы в России впитали в себя все последние достижения науки. Почти ежедневно с советских космодромов стартуют космические аппараты, и все это делается без обычной для Штатов рекламы и шумихи - планомерно, спокойно, деловито.

- Я был бы рад когда-нибудь участвовать в совместном советско-американском полете, - сказал, уезжая, Стаффорд.

В 1972 году, после подписания "Соглашения между Союзом Советских Социалистических республик и Соединенными Штатами Америки о сотрудничестве в исследовании и использовании космического пространства в мирных целях", мечта астронавта стала реальностью. Он шел к этому дню через испытания и трудности. Несколько раз откладывался его старт на "Джемини-6". Не удалось сразу осуществить стыковку с ракетой-целью "Аджена" на "Джемини-9". Во время облета Луны на "Аполло-не-10" отказала система стабилизации, и Селена ушла из иллюминаторов, закрутилась, кратеры понеслись на корабль, готовые раздавить смельчаков, но Стаффорд успел взять управление на себя и вручную стабилизировал машину. Он сделал все, что было в человеческих силах, и победил. Лучшего кандидата на программу ЭПАС (экспериментальный полет "Аполлон" - "Союз"), пожалуй, подобрать было трудно.

Двух других астронавтов Леонов знал похуже, чем Стаффорда, но относился к ним доброжелательно и с симпатией. Улыбчивый Вэнс Бранд - пилот основного блока - еще не летал в космос. Биография его казалась одновременно простой и сложной. Родился 9 мая 1931 года в городе Лонгмонте. В 1953-м окончил Колорадский университет и получил звание бакалавра-администратора в области управления коммерческой деятельностью. Позднее прошел курс летной подготовки и в 1960 году в том же университете защитил степень бакалавра по авиационной технике. Шесть лет работал испытателем фирмы "Локхид", доводил истребители F-104, предназначенные для войны во Вьетнаме. Провел в небе 4300 часов, из них 3470 - на реактивных самолетах, остальные - на разных машинах. В апреле 1966-го, после сложных отборочных испытаний, был зачислен в отряд астронавтов НАСА. Готовился по программе "Аполлон", но в космос уходили другие парни, а Бранд оставался. Он был "вечным" дублером, и, наверное, поэтому его всегда необыкновенно волновал и вид стартующей ракеты, и рассказы астронавтов об удивительном, неземном мире. Бранд рвался в космос.

Американские астронавты в Звездном. 'Снег в России такой же белый, как и у нас в Штатах', - говорит Томас Стаффорд (в центре, в белом плаще)

Программа ЭПАС давала ему первый реальный шанс. Программа ЭПАС давала последний шанс пилоту стыковочного модуля Дональду Слейтону. Дональд Кент Слейтон был первым американцем, который готовился повторить подвиг Юрия Гагарина. Он прошел многоступенчатые и сложные испытания в термобарокамере, на центрифуге, на вибростендах, отработал десятки психологических тестов, сдал письменные и устные экзамены. Пятьсот восемь кандидатов работали вместе с ним, но лишь восемнадцать прошли испытания. При повторном обследовании осталось только семь. Слейтон был старше шести своих товарищей- он родился 21 марта 1924 года. Но именно Дональд Слейтон собирался сделать в 1962-м один виток на "Меркурии" и, как Гагарин, облететь Землю. Незадолго до старта медики обнаружили у него аритмию сердца, и пилоту был вынесен страшный приговор. Его отстранили от полета, и в космос стартовал Джон Гленн. Джон Гленн облетел планету, а не Дик Слейтон.

Бывшего астронавта оставили в НАСА на административной работе. Почти треть своей жизни он провожал в космос корабли, уносившие других, почти полтора десятилетия ежедневно, без выходных, занимался по три часа специальными упражнениями, уводил в небо реактивные истребители, и по общему налету на самолетах с ним не мог сравниться никто из американцев. И почти каждый день, каждую минуту мечтал о своем старте. Молодые астронавты удивлялись: "Да Дик просто железный". Кое-кто из ветеранов второй мировой войны пожимал плечами: "Ты все сражаешься, Дик?" Он отвечал улыбкой.

Иногда Дональд Слейтон вспоминал войну. Он знал о ней не понаслышке: совершил пятьдесят шесть боевых вылетов против фашистской Германии, семь - против Японии. Сбил несколько самолетов с черными крестами, горел над Афинами, прыгал с парашютом, чудом остался жив и умел ценить каждое мгновение этой прекрасной жизни. Жизнь была дана Слейтону для борьбы и свершений. Он решил лететь в космос с русскими. Это был его самый последний шанс. Это была надежда. Бывший астронавт с рекордным для его профессии возрастом - без малого пятьдесят - снова прошел все инстанции, комиссии. Врачи развели руками: "Абсолютно здоров. Одному богу известно, как он вылечился". Суровая биография Слейтона чем-то напоминала биографию советского космонавта Владимира Комарова. Быть может, поэтому старый астронавт с коротким ежиком седых волос нравился Леонову несколько больше других и казался молчаливым воплощением мужества.

Советский космонавт Анатолий Филипченко (справа) и американский астронавт Алан Вин в тренажере космического корабля 'Союз'

Космос начинается с Земли. С первых лекций, с первых тренировок

Через месяц, когда астронавты впервые приехали в Звездный, Леонов крепко пожал всем троим руки, перекинулся несколькими фразами с дублерами, вернулся к Слейтону.

- Мы рады видеть тебя, Дональд.

- Зови меня просто Дик, - Слейтон смотрел прямо из-под густых бровей. - Так меня зовут в НАСА.

Они были разными, американские астронавты, как разными были их костюмы. Но главное - они были совсем другими. Они пришли из мира, раздираемого социальными противоречиями, из мира с ужасающей математической расчетливостью, снимали шляпы и шапки в лифте, обожали сладкие абрикосы с жареной курицей и кукурузный суп, не знали, что такое харчо или сациви, естественное русское гостеприимство и щедрость считали чем-то вроде дипломатического приема на высоком уровне, заканчивали рабочий день ровно в 18.00 и, бросив свое тривиальное "гуд бай", катили в гостиницу, где Академия наук снимала для них один из этажей.

Настоящего творческого контакта не получалось. Экипажи, словно две группы альпинистов, соблюдая график, этикет и официальные отношения, вместе карабкались на сверкающую вершину, но шли в разных связках и по разным сторонам тропы. И чем круче дорога поднималась в гору, тем труднее становилось каждой группе. Покорить вершину можно было лишь в одной связке.

- Все правильно, - согласился Валерий Кубасов, когда Леонов поделился с ним своими мыслями. - Надо как-то разбить эту чопорность официальных отношений. Мы же не роботы.

- У меня, кажется, есть идея.

- Выкладывай.

На следующее утро, ровно в восемь, Леонов пришел в Центр, открыл дверь класса, где начинались занятия, и крупно вывел на доске по-английски: "Ну, заяц, погоди!" Вытер мокрой тряпкой руки, перечитал написанное - ошибок не было: он специально звонил утром преподавателю английского.

- Почему заяц должен погодить? - растерянно спросил Стаффорд, едва появившись на пороге. - Это русский анекдот?

- Нет, Том, - улыбнулся Леонов, - мой подарок нашим американским коллегам.

- О, презент, - оживились астронавты.

- Но зачем зайцу нужно погодить? - хотел полной ясности Стаффорд.

- Ему это вовсе не нужно, - засмеялся Леонов. - Просто волк хочет, чтобы заяц немного подождал.

- Теперь понимаю, - оглушительно захохотал Стаффорд. - Ты хочешь презентовать нам волка и зайца! Отлышна прэзэнт! - добавил он по-русски.

Все сорок пять минут, пока шли занятия по устройству космического корабля "Союз", Леонов незаметно наблюдал за астронавтами. Они, как обычно, внимательно смотрели на экран телевизора, где прокручивали фильм с видеомагнитофона, аккуратно записывали в тетрадки пояснения, чертили схемы, надиктовывали что-то на диктофоны. Но между тем за столами происходило какое-то непонятное движение. Вот Слейтон наклонился, что-то сказал Бранду. Дублер Рональд Эван передал Джеку Лусме какую-то записку. Бумажка пошла по рукам и попала наконец к Стаффорду. Генерал принялся лихорадочно выводить на листочке непонятные столбцы цифр, посмотрел на Алана Бина. Тот утвердительно кивнул. Так продолжалось минут двадцать. Потом астронавты полностью ушли в работу и движение прекратилось.

- Алоша, - подошел к Леонову после занятий Стаффорд. - Тебе надо иметь пять волка и семь зайца.

- Почему? - оторопел космонавт. - Если презент, значит, всем одинаково.

- Мне два зайца, без волка.

- Не могу, Том. Здесь все сложнее - зайца без волка нет. Стаффорд подумал.

- О'кей, - наконец решил он. - Я отдам волка Бранду и возьму его заяц. Я - началник.

Леонову потребовалась вся выдержка, чтобы не рассмеяться. Он кивнул Кубасову, Валерий вышел, через несколько минут вернулся с белыми пластмассовыми коробками. Открыл одну, достал пленку, зарядил видеомагнитофон. Американцы ждали - ничего удивительного пока не произошло.

- Прошу занять места, - попросил Леонов.

Американцы уселись - в Звездном они подчинялись Леонову. В зале погас свет. На экране телевизора вспыхнуло название популярного мультипликационного фильма, и появился заяц. Астронавты никак не отреагировали на происходящее, потом вдруг дружный хохот потряс аудиторию, и он не прекращался все время, пока демонстрировался фильм. Американцы хлопали друг друга по спине, что-то кричали, вытирали слезы, навернувшиеся от смеха, восторгались, как дети - искренне и неподдельно переживая за славного зайца, и Леонов, много раз смотревший ленту, вдруг почувствовал прилив беззаботности и веселья, и все происходящее на экране, казалось, было впервые, и он тоже хлопал Стаффорда по спине и хохотал вместе со всеми.

- Это настоящий презент, Алоша, - сказал Стаффорд, когда фильм закончился. - Честный слова, нам никто никогда не презентовал лучше.

- Каждый из вас повезет этот фильм домой. Завтра посмотрим вторую серию.

Восторгу американцев не было предела. Они долго тискали и обнимали наших ребят, извлекли неизвестно откуда цветные фотографии, где каждый астронавт был снял в скафандре у "Аполлона" или "Скайлэба", вывели на них автографы и как ответный "презент" подарили снимки Леонову и остальным космонавтам. Садясь в автобус, забыли про свое "гуд бай" и всю дорогу кричали шоферу: "Ну, заяц, малэнко погоды!" - а вечером все, как один, звонили в Штаты и, дружно хохоча, рассказывали женам и детям про славного русского зайца, которого им подарил настоящий русский парень Алоша Леонов.

Лед тронулся. Старый лед начал таять. И по мере того, как исчезали последние льдинки, все прочнее и надежнее становились отношения, все ближе подходили астролетчики к конечной точке своего пути - совместному полету. Идеи Циолковского уже звенели грохотом ракетных дюз в словах "Союз" - "Аполлон", и Леонов, повторяя их, все чаще доставал старенькую книжку калужского прорицателя "Вне Земли" и перечитывал то место, где Циолковский описывал, как в 2017 году на борту его звездолета уходят в космос русский, американец, француз, немец и итальянец. Как ученый мог сквозь толщу времени предвидеть интернациональный полет? Почему не через сто, а уже через пятьдесят с небольшим лет программа ЭПАС стала реальностью? Что даст Земле, людям, каждому человеку эта встреча на орбите?

Вопросы были не так просты и риторичны, как казалось на первый взгляд. Лишь глубокое проникновение в их суть открывало магическую истину: все будущее человечества связано с космосом. Он интернационален по своей сущности, могуч и полон загадок. Ни одна страна не в состоянии самостоятельно покорить глубины Шестого океана. Страна может открыть какие-то его тайны, может наладить предсказание погоды, освоить разведку полезных ископаемых с борта корабля, запустить десятки спутников связи - многое может сделать могучая космическая держава. Но чем дальше будут уходить от Земли каравеллы, тем больше сил и средств придется затрачивать на экспедиции - одна программа "Аполлон" обошлась американцам в двадцать пять миллиардов долларов. Запуск лишь одного корабля на Марс оценивается в семьдесят миллиардов! Даже самой богатой стране пять таких стартов не под силу. Только объединив усилия, земляне могут выйти в глубины Солнечной системы.

"Человечество приобретает Всемирный океан, дарованный ему как бы нарочно для того, чтобы связать людей в одно целое, в одну семью", - писал Константин Эдуардович Циолковский.

Программа ЭПАС была первым шагом к этому объединению.