Развенчание ереси

Если бы кто-нибудь не знал, что вода течет, не видел берегов и был на корабле посреди вод, как мог бы он понять, что корабль движется? На этом же основании каждому, находится ли он на Земле, на Солнце или какой-нибудь другой звезде, всегда будет казаться, что он стоит в неподвижном центре, между тем как все остальные вещи вокруг него движутся.

Николай Кузанский, средневековый философ

Фамулус^* господина проректора весьма худосочен был и прыщав неимоверно. На верхней его губе курчавились жидкие усы, нежные, как пух одуванчика.

^* (Фамулус - старший студент, ассистирующий профессору, обслуживающий его лично.)

- Задержитесь, господа бакалавры! - сказал фамулус.- Герр проректор изволили распорядиться.- И перевернул большую грифельную доску, где значилось:

"Октября двадцать четвертого дня в актовой зале предстоит развенчание ереси бакалавра Ризенбаха.

Подписал: Факториус".

Когда смиренная академическая братия разбрелась кто куда, к фамулусу приблизился нескладный бакалавриата из первокурсников, осведомился:

- Герр фамулус, ересь какого рода предстоит развенчать?

Спросил негромко, но дерзко и на столь превосходной латыни, что ошарашенный выпускник забыл, забыл про величие, налагаемое должностью фамулуса и пробормотал, как школяр:

- Э-э...третьего дня, на выпускном экзамене, недостойный Ризенбах осмелился утверждать, будто не Земля, а Солнце пребывает в центре вселенной. Мало того, он вступил в спор с высокоученым Мэстлином, обвиняя профессора в слепом преклонении пред авторитетом Птоломея^*. - Тут фамулус опомнился и закончил снисходительно:- Через годик-другой и вы, проштудировав "Альгамест", узнаете о Птоломеевой системе мироздания, герр...

^* (Клавдий Птоломей (II век н. э.) - знаменитый астроном древности, автор учебника ""Megale sintaxis", или "Великое по" строение астрономии в XIII книгах". Учебник более известен под арабским названием "Альгамест".)

- Иоганн Кеплер. Факультет философии. Благодарю вас, я проштудировал весь "Альгамест". Занятная книжица.

"Ну и времена пошли, - подумал фамулус, - начинашки читают "Альгамест" и шпарят по-латыни точно профессора мертвых языков. И все же следует приструнить сего птенца!"

- Опомнитесь, бакалавр! "Альгамест" не книжица, а главный источник астрономических знаний уже полторы тысячи лет!

- Но ежели бакалавр Ризенбах усомнился в Клавдии Птоломее... - заговорил Кеплер, однако фамулус перебил его:

- Усомнился - и получит по заслугам! Грех проповедовать во всеуслышание бредни еретические! А ежели еще кто усомнится... - фамулус свысока оглядел бакалавра, давая понять, что предпочтительней ни в чем не усомняться для собственного блага и спокойствия.

- Герр фамулус, а что ежели заодно с Ризенбахом осудить ересь Аристарха?.. - лукаво предложил Иоганн.

- Это что еще за Аристарх? Подозрительное имя. Протестант? Католик? Иудей? - возмутился фамулус.

- Философ древний. Тот самый, что утверждал: "Земля не обладает неподвижностью и не занимает средины круговращения. Она сама обращается около светила. Землю нельзя считать ни первою, ни самой важной частью вселенной". Кто, по-вашему, прав: Аристарх или Птоломей?

Опасный вопрос! Будто на дыбу вздернули фамулуса, точно щипцами раскаленными коснулись спины. "Сей человек, возможно, шпион, подосланный пронюхать об устоях его, фамулуса, мировоззрения, о нутре духовном. Но кто подослал? Донес кто? О господи, завистников, доносчиков - что звезд на небе в ясную ночь".

- Пропади они пропадом, Аристархи - Плутархи! - вскричал фамулус, морщась, будто терзаемый зубной болью. - Нечего честным людям голову морочить ересью! - И удалился, раздосадованный.

Иоганн Кеплер выглянул в окно. Солнечные часы заслонила уродливая громада трапезной. Над островерхими крышами виднелись лишь голова и рука святого Евтропия. Почудилось Иоганну, будто святой подмигнул ему с высоты надземного величия. Кеплер перевел взгляд на гномон^*: на истершихся булыжниках лежала тень, короткая, как персты господина проректора.

^* (Гномон - древнейший вид астрономического инструмента: вертикальный столбик для определения полуденной линии.)

Проректор Факториус восседал за резной кафедрой под распятием творца. По обе стороны от распятия покоились в креслах ученые мужи, облаченные в мантии с меховой опушкой, - достопочтенные патриархи астрономии, медицины, геометрии, физики, светила богословия. Там, где перекрещивались их осуждающие взоры, стоял недостойный Иероним фон Ризенбах. Был он кудряв, розовощек и широкоплеч, обличьем подобен пахарю иль кулачных дел бойцу.

- Прежде чем развенчать ересь, - заговорил проректор, - мы вознамерены явить всей академии предосудительность утверждения, будто Земля обращается вкруг самое себя и несется к тому же вкруг Солнца. Подобное утверждение абсурдно и противоречит основам христианской веры. Ибо сказано в священном писании: "Да будут светила на тверди небесной, для отделения дня от ночи, и знамений, и времен, и дней, и годов. И да будут они светильниками на тверди небесной, чтобы светить на Землю". Ибо сказано в псалтыри: "Ты, господи, поставил Землю на твердых основах, не поколеблется она во веки и веки!" Ибо в библии сказано о небесах: "Тверды они, как литое зеркало". Вам ли, бакалавр Ризенбах, ослепленному гордыней, покушаться на премудрость божию, коя освящена столетиями! Вам ли восставать против самого Аристотеля!..

Ризенбах в окошко косится, святого разглядывает Евтропия.

- Довольно по сторонам пялиться, герр Ризенбах! Вы не на пирушке, а в стенах академии! - сердится проректор Факториус, нетерпеливо ногами притопывает. Всей зале видны проректорские сафьяновые сапожки с острыми, как серпик молодого месяца, носками. - Профессор Мэстлин, извольте приступить!

Нос у Мэстлина огромный, шишковатый, щеки лиловые, всклокочена борода. "Ну и физиономия, ни дать ни взять разбойник с большой дороги", - подумал Иоганн.

Профессор поднимается, распахивает фолиант в коричневом переплете. Затем надевает очки, откашливается и вдруг набрасывается на латынь, сокрушая ее железным молотом скороговорки:

- "Вселенная состоит из девяти соприкасающихся сфер. Наружная сфера, небо, обнимает все остальные. Это - верховное божество, которое их содержит и окружает. В небе укреплены звезды, и оно уносит их в своем вечном движении. Ниже катятся семь сфер, увлекаемых движением, противоположным движениям неба. Первую из них занимает звезда, которую люди зовут Сатурном. На второй блестит то благодетельное и благосклонное к человеческому роду светило, которое известно под именем Юпитера. Потом - ненавистный Марс, окруженный кровавым сиянием. Ниже Солнце, царь, повелитель других светил и мировая душа; страшной величины его шар наполняет своим светом беспредельное пространство. Его сопровождают сферы Меркурия и Венеры, составляющие как бы его свиту. Наконец, ниже всех Луна, заимствующая свой свет от Солнца. Под нею - все смертно и тленно. Над нею - все вечно. Земля, помещенная в центре мира, наиболее удаленная от неба, образует девятую сферу; она неподвижна, и все тяжелые тела падают к ней в силу собственной тяжести..."

Герр профессор оторвался от фолианта, вверх, к потолку простер руку, как бы намереваясь недостойного Ризенбаха проклясть.

- Земля, помещенная в центре мира. Слышали? Внемлите же, Ризенбах, гордынею обуянный! Внемлите и ответствуйте: чьи дивные слова зачел я пред вами?

Потупился недостойный Иероним, вся премудрость древняя вмиг улетучилась из памяти.

- Кому ведомо, чьи провидческие слова зачтены?

Молчит, молчит вся академия, посрамлена профессором астрономии и математики! Сам герр проректор седую голову склонил ниц, потирает на мизинце яхонтовый перстень.

- Спрашиваю, бакалавры: слова провидческие чьи?

- Марка Туллия Цицерона, - негромко произносит со своей скамьи первокурсник Кеплер.

- Воистину так: Цицероново изречение относительно системы Птоломея, - соглашается профессор. - А вы, Ризенбах, что противопоставляете божественной картине мироздания, всей гармонии Птоломеевой?

Тряхнул кудрями каштановыми Иероним, выпалил, словно в омут с головой бросился:

- Земля обращается вкруг самое себя и проносится вкруг Солнца подобно всем иным планетам.

- Какие доводы в оправдание сей чепухи несусветной?

- Доводы приведены в сочинении господина Коперника, каноника^* из Фромборка.

^* (Каноник - соборный священник.)

- Каково название сочинения?

- "О круговращениях небесных тел".

- Каким путем попало сочинение к вам в руки? - допытывается профессор.

- У нищенствующего монаха приобрел, на торговище. За один рейнский гульден.

- Грош цена писаниям вашего Коперника! - взрывается герр проректор, нервно теребя пальцами Гиппократов рукав^*. - Инквизиционный трибунал позаботится, дабы он понюхал, чем пахнет отлучение от церкви.

^* (Гиппократов рукав - украшение, надевавшееся в торжественных случаях на академическую мантию. Оно имело вид длинной и узкой воронки, свисающей вниз.)

- Каноник скончался лет уж сорок назад. И пред кончиной доказал движение Земли, - выкладывает начальству недостойный Иероним.

Эх, дал маху, опростоволосился проректор: каноника, давным-давно почившего, вознамерился волочь в трибунал. Шепоток прошумел по зале, там и сям прыскают в кулак. Мэстлин зазвенел в медный колокольчик, а Факториус сызнова перстень разглядывает.

Мэстлин. Утихомирьтесь, господа... Бакалавр Ризенбах, попытайтесь опровергнуть по меньшей мере четыре довода, свидетельствующие против движения Земли. (Косится в книгу.) Итак, начнем. Наши глаза - свидетели, что свод небес обращается вокруг Земли в 24 часа. Отчего же движение Земли нечувствительно для нас? Почему его трудно себе представить?

Ризенбах. Здесь происходит то же, что при езде в повозке или на корабле. Едущему всегда кажется, будто он сидит неподвижно. Между тем его глаза - свидетели, что деревья, строения, берега бегут мимо. Но разве легко представить себе деревья, бегущие стремглав, наподобие зайцев?

Факториус. Кто там хихикает, господа!.. Шутки здесь неуместны, бакалавр Ризенбах! Выслушайте второй довод!

Мэстлин. При движении повозки или корабля одни деревья сменяют другие, вслед за пологими берегами показываются утесы. Отчего же звезды всегда одни и те же над нами? Почему они не меняют положения с переменою времен года? Наглядным тому примером - Полярная звезда. Она всегда на севере.

Ризенбах. Сие невозможно без...

Мэстлин. Я еще не закруглил мысль!.. А созвездия сохраняют свою форму даже при самых тщательных измерениях?

Ризенбах. Стало быть, все звезды удалены от нас на бесконечно большие расстояния. И тогда из каждой точки земной орбиты, даже с каждой планеты солнечной системы наблюдаемы одни и те же созвездья. Необъятная солнечная система сжимается в точку при сравнении со звездными расстояниями.

Факториус. Не шутите с солнечной системой! Только господь бог, благословенный Спаситель наш, властен сжать ее до размеров точки.

Ризенбах. А божественный Архимед?

Факториус. При чем тут Архимед?

Ризенбах. Шутил же он с Землей: "Дай мне место, где бы мог я опереться, и я сдвину Землю с ее основ".

Мэстлин. Не выказывайте своего невежества, бакалавр! Ведомо ли вам, сколько времени потребно для того, чтобы посредством рычага Архимед смог бы сдвинуть нашу планету хотя бы на толщину соломинки?

Ризенбах. Мне думается... представляется...

Мэстлин. Кто ответит на сей вопрос? Что же замолили, философы академические? Стыдитесь разделить невежество с недостойным Ризенбахом! Я повторю: какой промежуток времени...

Кеплер. Несколько миллионов лет, герр профессор.

Мэстлин. Воистину так: несколько миллионов! Кто вспомнил?

Кеплер. Бакалавр Кеплер, факультет философии.

Мэстлин. А изречение Цицероново кто угадал?

Факториус. Оный же бакалавр.

Мэстлин. Прошу вас, бакалавр Кеплер, нынче после вечерней трапезы посетить мой дом. (Косится в книгу.) Вникните, Ризенбах, в довод третий. Известно, что Луна представляется нашему взору то узким серпиком, то в виде серьги, то полукружьем, а то полным кругом, вроде медного зеркала. Почему она пребывает в различных состояниях такого рода? Почему показывает фазы?

Ризенбах. Всякий шар показывает фазы, ежели он расположен между Землей и Солнцем и вращается вокруг Солнца. Тогда земному наблюдателю представлены различные части освещенной его половины.

Мэстлин. Но если бы Земля обращалась вокруг Солнца, то Венера и Меркурий показывали бы фазы подобно Луне...

Ризенбах. Вы правы, герр профессор. Фазы планет Венеры и Меркурия не видны обитателям Земли. Сии фазы затруднительно различить нашим естественным зрением.

Мэстлин. Но ежели фазы не видны, стало быть, их не существует в природе.

Ризенбах. Не совсем так. Прошу вас посмотреть в окно. Заметен ли в отдаленье купол собора святого Ульриха?

Мэстлин. Заметен. Весь обращенный к нам бок светится в солнечных лучах.

Ризенбах. Отнюдь не вся обращенная к нам сторона. В эту пору, между часом и двумя пополудни, она освещена лишь на три четверти! Я вчера и позавчера выверил. Но чтобы увидеть фазу купола, пришлось бы приблизиться к собору. Отсюда, из актового зала, естественным зрением она не видна.

Мэстлин. Планеты небесные не собор святого Ульриха! Мы не можем приблизиться к ним, дабы поверять истинность разного рода домыслов и химер.

Ризенбах. Зато мы можем увеличить остроту нашего зрения.

Мэстлин. Каким образом?

Ризенбах. Затрудняюсь сказать, каким.

Факториус. Ересь! Бред! Невозможно видеть дальше и глубже, нежели предписано Иисусом, сыном божиим.

Ризенбах. Однако дьявол видел дальше и глубже. Ибо сказано про Иисуса в евангелии: "Опять берет его дьявол на весьма высокую гору и показывает ему все царства мира и славу их". Не исключено, что и наше зрение со временем каким-либо образом увеличится. Недаром еще Роджер Бэкон^* утверждал, что...

^* (Роджер Бэкон (1214-1294) - английский философ и естествоиспытатель.)

Факториус. Что утверждал Роджер Бэкон?

Ризенбах. Я сделал выписку из его трудов. Позвольте зачесть.

Мэстлин. Читайте.

Ризенбах (достает из-за отворота куртки листок бумаги, разворачивает). "Мы можем так отточить стекла и так расположить их между глазом и внешними предметами, что лучи будут преломляться и отражаться в намеченном нами направлении... Мы могли бы на невероятно далеком расстоянии читать мельчайшие буквы. Таким же образом мы заставили бы спуститься Солнце, Луну и звезды, приблизив их к Земле".

Факториус. Жалкая надежда... Приступим, профессор, к доводу четвертому и последнему.

Мэстлин. Сколь быстро, по вашим воззрениям, проносится Земля вокруг Солнца?

Ризенбах. За секунду она оставляет позади несколько миль.

Мэстлин. Соизвольте принять из моих рук некие вещественные доказательства. Затем вместе с оными доказательствами проследуйте на башню во дворе. А мы поглазеем на вас отсюда.

При этих словах профессор Мэстлин отпер ключом дверцу кафедры и достал пять черных шаров.

Иероним фон Ризенбах, бакалавр недостойный, шары принял. Медленно, невозмутимо сложил он шары в подвернутую полу черной своей суконной куртки, повернулся, прошествовал к двери. Вся тюбингенская академия бросилась сломя голову к окнам актовой залы. Бакалавр двор пересек, скрылся в башне.

По прошествии четырех десятилетий, за неделю до смерти, имперский астроном Иоганнес Кеплерус снова вспомнит церемонию осуждения ереси. Он вспомнит, как Иероним поднялся на башню; как профессор Мэстлин крикнул: "Протяните руку и выпустите шар"; как шары один за другим падали на пожухлую осеннюю траву, а один раскололся о булыжник; как он, первокурсник Иоганн Кеплер, никак не мог уразуметь, почему на Земле, бешено летящей вокруг Солнца, шары падают строго вертикально, а не наискось, по дуге, подобно мертвой горлинке, оброненной из когтей ястребом, которого настигает гроза.

Возвратился недостойный Ризенбах. Шары он осторожно положил на кафедру.

- Убедились, Ризенбах? Шары падают отвесно. Стало быть, неподвижна Земля? - спросил торжествующий Мэстлин.

Смутился, смутился Иероним, взор потупил, на щеках бурые выступили пятна.

- Так и есть: неподвижна! - возвысил голос профессор математики и астрономии. - Неподвижна, ибо в противном случае облака и прочие носящиеся в воздухе предметы летели бы всегда в одну сторону.

- В самом деле, при столь чудовищной быстроте земного движения все тела должны оставаться позади. Мне почти нечего возразить против сего довода, - тихо заговорил Ризенбах. - Однако возможно, что во всем повинна атмосфера. Она увлекает тела со скоростью движения Земли, тем самым мешая им оставаться позади.

Профессор Мэстлин захлопнул книгу.

- Пусть так. Предположим, все ваши измышления верны. Но ежели Земля вращается, отчего же она давным-давно не разлетелась на куски вследствие огромной скорости вращения?

- Причина неясна мне, - отвечал Ризенбах, бакалавр недостойный. - Впрочем, планета наша неизмеримо меньше всей тверди небес. По учению Клавдия Птоломея, сия твердь полностью оборачивается за те же двадцать четыре часа, причем с гораздо большей скоростью. Отчего ж небеса не разлетелись давным-давно на куски?