Глава 2 Хочу летать

Как и все люди моего возраста, я часто задумываюсь о прожитом. Совсем недавно мне казалось, что моя биография связана с космонавтикой, и только с ней. Мне казалось, что вся моя жизнь состояла только из служения одной этой идее. Видимо, два десятилетия в отряде космонавтов наложили свой неизгладимый отпечаток на мое сознание, и жизнь представлялась как цепь последовательных этапов одного-единственного пути: мечты, подготовка, учение, подготовка, еще и еще подготовка, наконец, полет, снова подготовка, снова полет и опять подготовка... Мне казалось, что только так и можно жить, и если бы какая-нибудь случайность столкнула меня с этой дороги, лишила меня возможности заниматься космонавтикой, то само существование потеряло бы для меня всякий смысл. Так думал я многие годы и подчинял избранной цели все свои мысли и поступки.

Теперь же я думаю иначе. Теперь я думаю, что и на другом поприще прожил бы интересную жизнь. Тем более в авиации. Все-таки в авиации до прихода в отряд космонавтов я прослужил двенадцать лет, а это немало. И был счастлив своим выбором, вырос от рядового летчика до командира эскадрильи. Переходя в космонавтику, я не считал, что меняю профессию. Думал, что меняю технику - реактивную на реактивную, только более сложную и скоростную. Разница в скорости раз этак в тридцать тогда как-то не сознавалась. С одной стороны, ожидания оправдывались - профессии летчика и космонавта родственны. С другой стороны, эти две профессии с течением времени сильно разошлись и многие сходные черты утратили, и теперь они так же различны, как небо и космос.

Первое мое детское желание было - стать трактористом. В то время у деревенских мальчишек трактор был заветной мечтой. Все мальчишки стремятся к технике, а в довоенной деревне (и то не в каждой!) единственной техникой был трактор. Но все чаще появлялась другая примета тридцатых годов - самолет в небе. Все знали имена героев-летчиков. И как сейчас ребята мечтают стать космонавтами, так и в мои детские годы многие говорили: буду летчиком, как Чкалов.

Однажды перед войной недалеко от совхоза сел на поле самолет. Жители близлежащих деревень сбежались к месту столь небывалого для наших мест происшествия. Я, конечно, прибежал в числе первых. Из самолета вышли двое летчиков в кожаных куртках, шлемах и в перчатках, на боку - планшеты. Спрашивают, что за местность, где они приземлились. Попросили разровнять площадку для взлета и - вы только подумайте - взлетели и скрылись за горизонтом, как будто их и не было. Для нас, деревенских мальчишек, это было потрясением. Самолет с двойными крыльями, соединенными расчалками, закованные в кожаные латы летчики так поразили наше воображение, как не поразили бы современных искушенных ребят даже инопланетяне. Трактор был забыт, вырасту - буду летчиком, мечтал я.

Но потом пришлось думать о более насущных вещах, чем отдаленный завтрашний день. Надо было учиться, помогать матери, семье, думать больше о хлебе насущном. И на учебу-то времени не хватало, одновременно приходилось работать. Но школу я закончил успешно, несмотря на всю суровость нашей тогдашней жизни, и поступил в станкостроительный техникум, чтобы поскорее получить профессию. К этому времени желание стать летчиком было уже непреодолимым, оно подталкивало меня к действию. Я переживал внутренний конфликт, разлад между тем, что я делаю, и тем, о чем постоянно думаю. Посоветовавшись с самым авторитетным для меня человеком - моей матерью, я забрал документы из станкостроительного техникума и пошел в среднюю школу в поселке Крюково, по окончании которой мне предложили учиться в Пермском училище авиационных техников. Это была единственная для меня возможность приобщиться к авиации, и я согласился.

С этого момента, пожалуй, и начинается долгая, прямая, но трудная дорога моей жизни, по которой я шел к осуществлению мечты, исполнению желаний, достижению цели. Эта цель постепенно видоизменялась, усложнялась, порой отдалялась и приближалась снова, но всегда в общем и целом сводилась к одному - страстно хотелось летать.

Само собой разумеется, при таком настрое учиться в авиационно-техническом училище, готовившем специалистов наземных служб, мне было не по душе, и я не уверен, что прошел бы весь курс обучения на техника. Неожиданно в этот момент моя не слишком ласковая до того времени судьба подарила мне свой первый шанс. За этот шанс я ухватился, что называется, обеими руками и его не упустил. Этот шанс представился сначала в виде довольно неопределенного слуха, что в училище скоро начнут отбирать курсантов, годных для обучения летному делу. Слух этот я намотал на ус, и, когда он действительно подтвердился и начала работать медицинская комиссия, я уже стоял у ее дверей, прошел ее в числе первых и был признан годным.

Отобранную группу зачислили на первый курс Николаевского летного училища. Вместе со мной учился мой двоюродный брат Валентин Губарев. Оказаться вместе было большой радостью для нас, только-только оторвавшихся от родного дома. Мы с ним и в школе вместе учились. Да и крепкая дружба с другими курсантами помогала нам переносить нужду и трудности послевоенного времени. С нами, вчерашними школьниками, учились и взрослые парни, некоторые уже успели повоевать, возмужавшие, сильные духом люди. Из них назначались старшины курсантских рот, и в то же время они учились наравне с нами.

Мы изучали теоретические дисциплины, конструкцию самолета, его материальную часть - мотор, фюзеляж, теорию полета и самолетовождение, аэродинамику и многое другое. Это сейчас, при всеобщей образованности, сложности школьных программ, уже дети понимают и могут объяснить, почему, что и как. А тогда многие из нас произносили вслух наивные вопросы и подолгу потели над теорией, чтобы усвоить: самолет держится в воздухе и не падает, пока летит. Месяц за месяцем идет время, мы постигали теорию, а вместе с ней и аксиому: человек растет только в полете, а под лежачий камень вода не потечет. Когда же начнем летать?

И вот наступает долгожданный момент - летная практика. Она началась ранней весной, после сдачи экзаменов и зачетов по теоретическому курсу. В апреле выехали в летний лагерь, благоустроили его, поставили палатки.

Летать учатся на земле: прежде чем сесть за штурвал самолета, надо отработать все элементы. Тренажи на учебных машинах, запуски двигателя, руление по дорожке, предстартовые осмотры самолета, кабины. Все записываешь, зарисовываешь в книжечку, выучиваешь наизусть.

Читаю в расписании занятий: сегодня - предполетная подготовка, завтра - первый вылет. Не могу утверждать, что перед первым стартом на "Союзе-17" я волновался больше, чем перед первым вылетом на учебном поршневом Як-18. Ночью даже уснуть не мог. А когда сел в кабину самолета и запустил двигатель, когда колеса оторвались от взлетной полосы, душа моя запела и устремилась вперед, обгоняя машину.

Я лечу! Но где и куда? Надо сориентироваться и развернуться. Как найти ориентиры, о которых нам твердили на земле? В голове все перемешалось, ничего не могу разобрать в этой странной, плоской графической картине, которая стелется подо мной. Спасибо инструктору, вовремя подсказавшему, что маленькая черная дырка под нами со струящимся из нее дымком и есть та заводская труба, мой ориентир для разворота, который я ищу...

Мой восторг от первого полета я постарался скрыть, считая его неуместным. Освоился в воздухе быстро и уже через неделю-другую летал спокойно, хладнокровно.

Я учился старательно, был требователен к себе. Единственная слабость, которую я себе позволял,- это увлечение спортом. Ему я отдавал много времени, с одинаковым увлечением занимаясь футболом, волейболом, другими видами. Ни с чем не сравнимое удовольствие - ощущать, как в твоей крови, в каждой клетке тела кипит кислород. Слабость для летчика, как я считал, простительная, как вдруг на разборе одного полета инструктор высказал мне свое неодобрение:

- Ну что ж, Алексей, летная закалка у тебя уже видна. Но, чтобы стать настоящим пилотом, надо много работать над собой, больше заниматься специальной подготовкой. Надвигается время реактивной техники, требования к летчику растут. А ты в спорт ударился, меры не знаешь...

Я страстно хотел стать настоящим летчиком и был благодарен инструктору за науку. Пришлось критически пересмотреть режим дня. Я приступил к самостоятельной подготовке, чтобы ничего не упустить во время прохождения ускоренного курса и быть на высоте. Хочешь владеть летным мастерством, надо кое-чем и пожертвовать...

После окончания училища я получил назначение на Дальний Восток. Ярославский вокзал. Прощайте, родные и друзья, прощай, мама, до свиданья, Надя, моя подруга! Не знаю, скоро ли увидимся. Поезд Москва - Владивосток, ни шатко ни валко, за девять суток преодолел огромное расстояние и на десятые доставил нас, целую группу выпускников нашего училища, к месту назначения. Тут же сели писать "конспекты на родину" - так бывшие курсанты в шутку называли письма. Под впечатлением поездки через гигантские пространства писали одно и то же: служу далеко, очень далеко, так далеко, что дальше невозможно, а потому частых писем не ждите и не волнуйтесь.

Командир встретил нас как долгожданных гостей.

Вовремя прибыли! Готовьтесь переучиваться на реактивную технику. А пока устраивайтесь в общежитии.

Я, признаться, не предполагал, что это произойдет так скоро и я буду летать на реактивном самолете. Только выучился летать, а уже надо переучиваться. Это сейчас мы привыкли к реактивной авиации. Даже пассажиры Аэрофлота предпочитают летать на реактивных самолетах. А тогда, в 1952 году, эра реактивной авиации только начиналась. Выработавшиеся привычки летчика-поршневика надо было бросать, перестраиваться прежде всего психологически. Твоей опоры - сияющих перед глазами радужных кругов вращающихся винтов - на реактивном нет. Но какая дьявольская сила поднимает тебя в воздух и с какой непостижимой скоростью несет!

После тренажеров, полетов на "спарке" - первый самостоятельный вылет. Заметив, что я волнуюсь, командир звена Б. И. Ломоносов подбодрил:

- Выше голову, Алексей! Лиха беда - начало!

Почувствовав управление стальной птицей, я понял, что она прекрасно меня слушается. Я поверил в машину и одновременно обрел уверенность в себе. С этого момента я стал ощущать себя настоящим летчиком.

Через год я поехал в отпуск в Москву. Конечно, для военного летчика первым делом самолеты. Но в Москве меня ждала Надя. Год разлуки подсказал мне твердое и единственное решение. Мы поженились.

Какое это было счастливое время! Мы были молоды. Воспитанные в суровое время, мы ничего не требовали от жизни, никаких льгот и благ. Мы были готовы своими руками ковать свое счастье, делать свою судьбу. Через месяц я уехал в часть один, оставив жену наедине с новой разлукой.

Спустя несколько месяцев сижу на аэродроме возле самолета; парковый день. Как всегда, готовый выполнить приказ, если таковой будет отдан. Я привык любой приказ усваивать мгновенно и выполнять незамедлительно. Но вот звонит по телефону начальник штаба и отдает такой приказ, от которого я опешил:

- Губарев, иди получай комнату!

Правда, перед этим один из товарищей сообщил мне, что в часть приехала моя жена. Я счел это за неудачный розыгрыш, как видно, зря. Надежда приехала - за тридевять земель! - без письма и телеграммы, просто свалилась как снег на голову. Разыскала моих товарищей, а уж они обратились к начальнику штаба, который и решил мгновенно жилищный вопрос. В тот же вечер я перебазировался из холостяцкого общежития в отдельную комнату. Жена, человек, по общему мнению, общительный и симпатичный, всем пришлась по душе, стала работать в школе пионервожатой, активно включилась в общественную жизнь, художественную самодеятельность. И с тех пор, где бы я ни служил, до самого Звездного городка, она всегда в гуще общественной жизни, всегда с людьми, ее всегда выбирали в женсовет.

Мужественные офицерские жены... Как далека их жизнь от комфорта и спокойствия. Какие заботы выпадают иногда на слабые женские плечи, какие страхи их порой одолевают. Как часто им приходится отказываться от налаженного быта и уюта, поступаться своими привычками и удобствами, взваливать на себя львиную долю забот о детях и семейном очаге. Должен сказать, что, когда мне приходилось принимать решения, связанные с моей службой, но жизненно важные для всей семьи, моя жена не любила и не воспринимала только одного - колебаний. А уверенность и спокойствие ей передавались легко, она подчиняла свои личные интересы моим без сомнений, оберегала меня от семейных драм, возможных в ситуации, когда надо ломать сложившийся уклад жизни. С первых лет супружества и в дальнейшем полное взаимопонимание, взаимная моральная поддержка помогали нам идти по большой и трудной дороге жизни, которая выпала на нашу долю...

Авиации отданы годы молодости. Включая периоды учения - сначала летное училище, а в 1957-1961 годах- Военно-воздушная академия, - я прослужил в авиации около двенадцати лет, став командиром эскадрильи. После этого мне пришлось вступить на куда более трудный путь, но даже и сейчас я могу сказать, что моя карьера летчика не была легкой, не сложилась сама собой по схеме: школа - училище - служба - академия - служба - Звездный городок. Нет, это не было заранее продуманное и запланированное продвижение по служебной лестнице, в жизни все складывалось нелегко и непросто.

Мне хочется рассказать о нескольких эпизодах моей летной службы. Это не значит, что служба состояла из эпизодов - один ярче, другой скучнее, - нет, она складывалась день за днем, и ни одного дня не выбросишь, потому что каждый день приходилось трудиться, трудиться, трудиться. Так накапливался тот багаж, с которым я пришел в космонавтику - две тысячи часов в воздухе, знание летной техники, мастерство и хладнокровие летчика, командирский навык.

Сколько раз я уходил в полеты над морем. Под крылом - уходящая за горизонт серо-зеленоватая стихия, редко спокойная, а чаще хмурая и бурная. Учебные задания самые разные: "удары" по морской цели, по береговым объектам, действия в одиночку и группами.

Воздушный океан, под стать водному, тоже стихия. Уж он-то, пожалуй, еще строже - ошибок не прощает, фамильярности, беззаботности, дилетантизма не терпит.

Когда я был еще совсем молодым летчиком, мы отрабатывали плотные боевые порядки, летали крыло к крылу. Однажды производили посадку, задача была - идти как можно ближе друг к другу. Погода стояла тихая, безоблачная, жара - градусов под тридцать. На посадке я увидел, что струя выхлопных газов от впереди идущего самолета стоит на месте, превратившись в плотный сгусток смога. На малой высоте, метрах ста пятидесяти, я и врезался в эту "подушку". Самолет в таких случаях теряет управление. Меня начало бросать - на левое, на правое крыло, по вертикали. Катастрофически теряю высоту и, когда вновь сильно бросило влево, отчаянным усилием удержал машину и уже в нескольких метрах от земли выровнял ее, ушел на второй круг и благополучно сел.

Волнение... Конечно, оно было, была и доля страха, но не ему подчинялись мои мысли и действия. Ни на секунду не усомнился в том, что посажу машину. Вышел из ситуации исключительно благодаря собранности и хладнокровию. Зато натерпелся мой командир: "Ну, братец, - встретил он меня радостно, - напугал ты нас. Поздравляю со вторым рождением. Молодец!" Вот кто испытал истинное волнение и страх. Таким радостным я его до этого не видел...

Второй суровый экзаменатор пилота - современная техника. Она послушна только твердым, умелым рукам, знающим, волевым и опытным людям. Она достигла высокой степени совершенства, но таким же совершенным и безупречным должно быть мастерство летчика. Добавьте к этому твердую волю, глубокие знания, холодную голову, постоянную готовность к риску, наконец, интуицию, умение предугадывать опасность - и вы поймете, какую сверхзадачу каждодневно решает молодой человек, посвятивший себя авиации.

Даже самая совершенная техника может преподнести сюрприз...

Шли контрольные полеты. Технику пилотирования проверял Герой Советского Союза генерал С. А. Гуляев. Взлетели. Действую четко, без суеты и скованности. На вводные реагирую быстро. На короткое: "Возвращаемся" - отвечаю столь же коротко: "Есть!" Перевожу бомбардировщик на снижение. Вот тут и случилось то, чего не мог предвидеть ни я сам, ни проверяющий. Короткий хлопок, и обе кабины наполнились едким густым туманом. Он затруднял дыхание, застилал мутной пеленой остекление. Мгновение на то, чтобы понять, в чем дело, осмыслить ситуацию. Причина происшествия - в лопнувшей трубке гидросистемы.

- Товарищ генерал, наденьте маску и очки... Я все вижу, продолжаю пилотировать.

И я услышал за спиной спокойное: "Действуйте". В голосе генерала не было и нотки тревоги. Его спокойствие прибавило мне уверенности, я довел самолет до аэродрома и благополучно посадил его. Только после этого я почувствовал, как устал и как неудержимо слезятся глаза, потревоженные распыленной жидкостью гидросистемы. Собравшимся у самолета офицерам генерал сказал только: "Ставлю в пример". Мои действия одобрил, но очень сдержанно и немногословно.

Позднее, когда Сергею Арсентьевичу Гуляеву доложили список офицеров, подавших рапорт о поступлении в Военно-воздушную академию, он подчеркнул фамилию Губарева: "Этого особенно рекомендую".

В 1957 году я выдержал конкурсные экзамены и был зачислен в академию. Чтобы преодолеть неизбежные последствия длительного перерыва в учебе, пришлось предельно мобилизоваться и сесть за книги. Годы в академии пролетели быстро, и вот я получаю назначение на должность командира эскадрильи авиационной части Черноморского флота. Прибываю к месту назначения в полном составе: с женой, сыном шести лет и годовалой дочерью.

Мне было тридцать лет. Я был полон энергии и здоровья, желания трудиться и летать. У меня боевая, замечательная эскадрилья, она на хорошем счету и по летному мастерству, и по дисциплине, и по спортивным достижениям. У меня боевой друг и помощник, штурман моей эскадрильи, он же секретарь партийной организации, мой однокашник по академии Николай Филев. Наконец, у меня замечательная семья и никаких житейских проблем. Получили квартиру, первую в жизни.

"Жить просто нельзя - надо жить с интересом",- любил приговаривать Сергей Павлович Королев. Я услышал эти слова много позже описываемого периода, но именно так я и стремился жить в молодости.

Я мог бы сравнить течение молодой жизни с полетом реактивного самолета на околозвуковой скорости. Вперед и только вперед! Но ведь жизнь не самолет определенной конструкции и заданных характеристик, жизнь не имеет "потолка", и если не хочешь застоя, то нужно прибавлять обороты. А если при этом летишь на дозвуковой скорости, то впереди - звуковой барьер. Хочешь лететь быстрее - надо его преодолевать. Готов ли я к этому?

Я стою перед командующим, еще не догадываясь о причине вызова. Если бы я, сидя за штурвалом своего самолета, превысил бы его возможную скорость и услышал бы удар звуковой волны, я удивился бы не больше, чем сейчас.

- Хотим рекомендовать вас в отряд космонавтов. Что скажете?

Сразу я не нашелся что ответить, и мне дали спасительные секунды на размышление:

- Посланец флота - морской летчик! Звучит?

Минутное замешательство прошло, и я отчеканил:

- Служу Советскому Союзу!

Мечтал ли я до этого о полете в космос? Нет, не мечтал. К тому моменту мои собратья летчики уже побывали в космосе. Их имена знал весь мир. Как все, я радовался успеху отечественной науки и техники. От души был рад, что первым освоил космический корабль и облетел земной шар морской, как и я, летчик - Юрий Гагарин. Но загореться "белой завистью" - нет, этого не было. Я мечтал о новых высотах в авиации, а о космонавтике не думал. Тем более не приходило в голову, что всего через два года судьба сведет меня с Гагариным, и не где-нибудь, а в Звездном городке. Получив предложение о переходе в космонавтику, я без колебаний согласился попытать счастья и пройти отбор. Я был готов совершенствоваться в своей профессии до бесконечности.

Первая отборочная медицинская комиссия признала меня здоровым, и я стал готовиться к поездке в Москву, в Центральный научно-исследовательский авиационный госпиталь, где должна была окончательно решиться моя дальнейшая судьба. Ждать оставалось немного. Но надо сидеть и ждать. Сидеть, ждать, догонять - не в моем характере. Впереди заманчивая, немного загадочная перспектива, мне предстоит сделать решительный шаг. Я уже настроился его сделать. Но надо пройти отбор, а он, говорят, будет строжайший. А если не пройду, если не гожусь?

Предоставить решить этот вопрос "жребию" я не мог. Стал "устно" экзаменовать себя, и серьезных изъянов в своем здоровье и физической подготовке не нашел. Я был опытным летчиком, выработал в себе способность мгновенно ориентироваться в нестандартных ситуациях, быстро принимать решения, мог переносить шумы, вибрацию, ускорения и комбинации этих факторов. Но вестибулярная устойчивость? Ей, как я слышал, придается особое значение. Людей со слабым вестибулярным аппаратом - а такие попадаются и среди летчиков - не берут. Мне головокружения неизвестны, любые полеты, перегрузки, пилотаж я переносил без физических недомоганий. А вдруг вращающееся кресло преподнесет мне сюрприз? Допустить этого было нельзя. Во всяком случае, это надо проверить, неожиданностей я не люблю.

Нетерпение во многих случаях полезно, оно подталкивает к деятельности. Нужно раздобыть вращающееся кресло, в крайнем случае, его может заменить и табуретка, если ее "усовершенствовать" при помощи роликовых коньков. Так я и сделал. Попробовал - получается. Немного шумно, но зато можно вращаться самостоятельно.

Провел мои первые испытания. Табуретка их выдержала, я же на третьей минуте вращения почувствовал себя плохо. Глянул в зеркало: характеристика буквально "нелицеприятная" - бледен как полотно и глаза больные. Я был сражен. Как же я до сих пор летал? И что это я вообще размечтался? По плечу ли мне космические скорости, космическая высота? И мне ли в тридцать один год тягаться с такими молодыми, здоровыми, отчаянными парнями, как Гагарин и Титов? Не лучше ли вернуть табуретке ее исконное назначение и помалкивать о результатах испытаний, а то и в эскадрилью обратно не примут?

От жены я, однако, ничего не скрыл. Уже говорил и скажу еще раз, что моя Надежда Алексеевна не из тех женщин, которые дадут упасть духом:

- Не расстраивайся. Попробуй завтра еще раз.

Так я, конечно, и поступил, несмотря на неприятные ощущения, преследовавшие меня весь день, и бессонницу. Ночью, как закрою глаза, сразу же падаю куда-то вниз. Второй эксперимент закончился не лучше первого, по три минуты все-таки выдержал. Появилось настроение: надо тренироваться. Через несколько дней я начал потихоньку увеличивать время, самочувствие не ухудшалось так резко, как вначале, и появилась надежда, а с ней вернулась уверенность. Спустя три недели я уже вращался по пятнадцать минут, впоследствии довел до получаса. Никаких расстройств не было. И потом, уже в Москве, когда дело дошло до отборочной медицинской комиссии, я без всякой неохоты ежедневно подвергал себя испытаниям на вестибулярную устойчивость, чтобы в решающий момент отбора оказаться на высоте.

Прибыв в ЦНИИАГ, встретил там товарищей по Военно-воздушной академии. Человек я впечатлительный, и рассказы о "бесчинствах" врачей над испытуемыми слушал со страхом, как дети слушают сказки о людоедах. "Режут нашего брата по всем статьям, особенно по вестибулярному аппарату". По слухам выходило, что можно вообще всего лишиться - списывают из летчиков. Из-за какого-то полипа в горле моего однокашника отстранили от летной подготовки. Были и советы: "Не блещешь здоровьем - не рискуй, откажись".

Эти страхи, которые действительно были, конечно, не могли меня остановить, но они прибавляли волнения. Поэтому я попросил ведущего врача Юрия Александровича Смирнова перво-наперво устроить мне вестибулярные испытания. Мол, мне здесь засиживаться особенно некогда, если что - так у меня в Крыму эскадрилья осталась.

Врачи, проводившие исследования по поводу нашего здоровья, на поверку оказались вовсе не кровожадными, а очень милыми, внимательными, неравнодушными людьми. Они искренне радовались за нас, когда мы давали такой повод. Обследовавший меня доктор-отоларинголог был несказанно удивлен таким редким даром природы, каким оказался, по его мнению, мой вестибулярный аппарат. Он заявил, что может рекомендовать меня в космическую экспедицию хоть на Марс и искренне пожелал всяческих успехов. Я горячо его поблагодарил. У остальных специалистов-медиков я вел себя с нескрываемым спокойствием и уверенностью.

В свою часть я вернулся для того, чтобы рассчитаться и проститься. Времени было отпущено в обрез, приказано лететь в Звездный. Домашние, семейные проблемы взялась решать жена. Вылетели вдвоем с Ольгой Алексеевной. Ей уже два с половиной года, она превосходно владеет язычком. Так что до Москвы долетели не скучая, нам обоим было ужасно интересно и весело. Правда, по дороге немного поплакали, потому что при промежуточной посадке в Одессе мы пошли погулять, а наш самолет вместе с любимой куклой и гостинцами для бабушки улетел без нас.

Хорошо, что мы живем в век авиации: следующего рейса ждать было недолго.