Глава 3 Прометеево деяние

До прихода в отряд космонавтов Юрий Алексеевич Гагарин был морским летчиком. Впервые мы с ним увиделись еще в ЦНИИАГе, где он был в составе комиссии, отбиравшей кандидатов в отряд. Стою навытяжку перед комиссией, а Гагарин спрашивает:

- А не жалко вам, товарищ майор, будет менять свою красивую морскую форму? - И так он это произнес, что я подумал: ему, наверное, самому было жалко.

Ту первую встречу я, возбужденный торжественностью момента, не мог считать знакомством. Мне трудно было совместить в воображении реальный облик члена комиссии Гагарина с телевизионным образом, к которому мы все так привыкли. Могу признаться, что, увидев живого героя космоса, я просто растерялся. Но больше никогда впоследствии не возникала у меня робость при виде этого знаменитого человека. Потому что при следующей встрече Юрий Алексеевич очень легко избавил меня от неловкости.

Прибыли в Звездный, перезнакомились, пошли чуть не строем в столовую: Владимир Шаталов, Анатолий Филипченко, Георгий Добровольский, Юрий Артюхин, Лев Демин и другие мои новые товарищи. Выхожу из столовой и глазам не верю: прямо передо мной Юрий Гагарин стоит и улыбается:

- Вижу, шинелька морская висит. Значит, прибыл все же морячок. Откуда? Давай знакомиться.

С тех пор между нами все было ясно и просто, как бывает между товарищами.

Вспоминаю, как мы вместе сажали деревья в Звездном. Работали с Юрием Алексеевичем рядом. По народным представлениям, посадить дерево для мужчины - дело чести. Как детей вырастить, как дом построить. Для нас это было не только честью, но и большим внутренним удовлетворением. Сейчас деревья большие. Я знаю, какие деревца посадил Юрий Алексеевич. Глядя на них, я думаю о том, как мало было отпущено судьбой этому человеку.

А в его жизни, кроме славы и всеобщей любви, кроме парадной стороны, было много труда, которому он отдавался самозабвенно, было и много будничного, даже сурового.

Какой тяжелый моральный груз свалился на него с первых же дней известности. Его полет поразил мир. Многие просто не могли в это поверить, а наши недоброжелатели пытались принизить значение его подвига. На Западе пустили газетную "утку", будто бы Гагарин был не первым, что до него русские пробовали запустить человека в космос, но это им не удавалось, и космонавты (пять, десять, четырнадцать человек) погибли, а жестокие русские молчали об этом. Писали, что летал магнитофон, другие - что пилот погиб, а Гагарин разыгрывал на Земле его роль...

И в те годы, и сейчас порой можно прочитать в статьях, что Гагарин с его деревенской простотой ничем особенно не выделялся среди первого отряда космонавтов, что все были такими же, как и он, что он был "первым среди равных". Не умаляя достоинств других космонавтов, я убежден, что Юрий стал первым не по жребию и не по сумме едва уловимых преимуществ, а по достоинству, по праву. По профессиональным и человеческим качествам, по характеру он вполне мог быть лидером (и во многих делах его таковым считали), но в лидеры он никогда не рвался, прирожденная скромность не позволяла. Слово "честь" не было для него пустым звуком, но болезненное или просто повышенное честолюбие было ему так же чуждо, как и чувство превосходства. Думаю, что благодаря этим качествам Гагарин быстро стал центром притяжения, душой отряда космонавтов.

Очень много писали о "гагаринской" улыбке, представляли его жизнерадостным, веселым, с легким характером, свойским, этаким рубахой-парнем. Верно, он был человеком открытым, без подвоха, любил жизнь. Но в работе - а это было главное в его жизни - он был необычайно сосредоточенным, строгим, а в отношении к себе - даже жестким. В будни он улыбался нечасто, жизнь не была похожа на сплошной праздник, как это изображалось в некоторых статьях о нем. Ему было намного труднее, чем другим. Это неправда, что Юрий Гагарин легко воспринимал бремя всемирной славы и улыбался в ответ на каждый возглас восхищения. Груз славы тяготил его. "Земные дороги труднее космических", "готов убежать даже в космос", - невесело шутил он, не желая быть под увеличительным стеклом, сквозь которое рассматривали каждое мгновение его жизни.

Но труднейшее испытание славой не испортило его, не поставило преграды между ним и окружающими.

В общении с ним подкупало его умение выбрать нужную тональность разговора, найти общий язык с любым собеседником. Человек природного гибкого ума, он обладал даром и умением мгновенно ориентироваться в изменяющейся обстановке. Юрий Алексеевич поразил всех удивительным самообладанием накануне первого космического полета. Г. С. Титов вспоминает, что остающиеся на космодроме волновались больше, чем Гагарин, улетающий в неведомый, в то время почти потусторонний мир. Когда их двоих, Космонавта-1 и его дублера, одетых в скафандры, везли на стартовую площадку, один из ученых, потрясенный торжественностью момента, нагнулся к Юрию, обнял его и заплакал. Гагарин пожал ему руку и сказал, успокаивая: "Ну, ну, нельзя же так..."

Ночь с 10 на 11 августа 1962 года Гагарин провел на скамеечке возле домика, где спокойно спали Николаев и его дублер Быковский. Утром на шутливый вопрос, какие мысли посетили его в эту лунную ночь, он не то серьезно, не то иронически ответил:

- О Луне...

Гагарин бессменно дежурит на командном пункте и во время полета Валерия Быковского и Валентины Терешковой. Готовит и провожает в полет экипаж многоместного "Восхода-1" во главе с Комаровым. А во время полета Беляева и Леонова находится на командном пункте.

Юрий Алексеевич во второй раз провожает в космический полет Владимира Комарова, уже не только как наставник, но и как дублер. Полет закончился трагически. Гагарин подал рапорт: именно он, дублер Комарова, должен повторить полет. Он ходил по начальству. Помню, как он мучился от необходимости хлопотать за себя. А еще больше от того, что чувствовал: его берегут и потому не хотят допустить в космический полет.

18 февраля 1968 года, на другой день после защиты дипломного проекта в Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского и получения квалификации "летчик-инженер-космонавт", Юрий Алексеевич участвовал во встрече генералов и офицеров Советской Армии с сотрудниками газеты "Известия". Он выступил с речью и ответил на вопросы. Среди них был и такой:

- Юрий Алексеевич, а вы полетите в космос?

Он ответил:

- Да, обязательно. Я не мыслю себе жизни без авиации, без полетов, без космоса.

12 марта Гагарин прошел медицинский осмотр, результат - к полетам допущен. Вечером в дневнике он записал: "Нет у меня сильнее влечения, чем желание летать. Летчик должен летать, всегда летать".

13 марта - первый летный день после большого перерыва. На учебно-тренировочном истребителе МИГ-15 с бортовым номером 18 Гагарин совершает контрольный полет, налет за день составил 1 час 52 минуты.

22 марта снова летный день. Гагарин летает с опытным инструктором Александром Устименко, получает отличную оценку.

Он надеется, что скоро ему будет разрешен самостоятельный вылет.

27 марта. Полеты разрешены. Прибыли на аэродром. Юрий Алексеевич первым подошел к врачу. Увидев меня в летном костюме, Гагарин спросил:

- Ты что, Леша, уже пошел?

Отвечаю, подчиняясь воинской этике, как старшему

по званию:

- Так точно, товарищ полковник. Я на Ил-14 обеспечиваю ваши полеты, слежу за погодой...

У Гагарина приподнятое настроение, он не склонен поддерживать официальный тон:

- Хорошо обеспечивай! Ты, Леша, только не паникуй, давай погоду такую, какая есть на самом деле. - Видимо, это надо было понимать так: не дай бог, по твоим прогнозам полеты отменят.

И пошел на беседу к доктору.

Вот и поговорите с этим человеком на серьезный лад. Кому хочешь настроение поднимет. И ничто, ничто не предвещало в этот мартовский день трагической развязки.

Если бы... В этот день Гагарин забыл дома пропуск на аэродром. Если бы Юрий послушал Георгия Добровольского, который советовал ему ехать без пропуска - его все знают, и так пропустят, и если бы на пропускном пункте попался принципиальный упрямый солдат и не пропустил его; если бы погода, в тот день несколько неустойчивая, была похуже и полеты отменили... Но ни одно "если бы" не состоялось: Гагарин вернулся за пропуском, не опоздал на автобус до аэродрома, прошел медосмотр, и метеорологическая обстановка была удовлетворительная. На том же самолете УТИ МИГ-15 с бортовым номером 18 Ю. А. Гагарин вместе с полковником Серегиным вылетел в учебный полет. В последний раз...

Неужели прошло с тех пор двадцать с лишком лет? А кажется порою, что только вчера это было. Передо мной живое лицо Юрия Алексеевича. Улыбчивое, очень подвижное. На нем отражались малейшие оттенки, настроения, как у всякого горячего по натуре человека. Его помнят добрым и скромным. Это так. Но я могу подчеркнуть, что он был еще и горяч. Горяч в деле, работе.

Помню, как с детской непосредственностью радовался каждому нашему успеху. Тяжело переживал, если возникали какие-либо препятствия. Своей увлеченностью заражал всех нас. Бывало, кто-то устанет, хочет уйти с тренировки (это уже после основного времени), но посмотрит, с каким азартом, с каким чувством радости Гагарин продолжает выполнять сложнейшие упражнения на тренажерах, забудет о своей усталости и продолжит занятия.

Многому мы учились у него: собранности, трудолюбию, готовности переносить трудности.

Я раз слышал вопрос: зачем разрешили Гагарину летать? Почему не уберегли?

Юрий Алексеевич Гагарин пришел в космонавтику не за звездами и чинами. Он любил летать, он хотел летать. Он учил летать и потому летал сам. На могучей ракете он покинул Землю и облетел ее в незамысловатом, по теперешним меркам, шарике, не обладавшем аэродинамическим качеством, рискуя сгореть или разбиться. Однако и ракета, и "примитивный шарик" оказались совершенным творением гениального ума и талантливых рук. Все остальные достижения человека в космосе - следствие гагаринского полета, его продолжение и развитие.

Лучше всего, как мне кажется, о значении подвига Юрия Гагарина сказал Сергей Павлович Королев:

"Он открыл людям Земли дорогу в неизвестный мир. Но только ли это? Думается, Гагарин сделал нечто большее - он дал людям веру в их собственные силы, в их возможности, дал силу идти увереннее, смелее... Это - Прометеево деяние..."